Итальянец

– Он делает это бесплатно, – поясняет Кампелло. – Истинная причина в том, что он очень любит мир поездов… Не так ли, доктор?

Сокас по-прежнему молчит, глядя на свои руки.

– Это как играть в шахматы, – наконец говорит он.

Елена по-прежнему оглушена.

– Поездами?

– Разумеется, поездами. – Доктор поднимает глаза; вот теперь он гордится собой. – На огромной доске с железнодорожными путями. – Он вдруг вскидывает голову, и голос его звучит жестко: – Кроме всего прочего, я еврей.

Кампелло встает, сует руку в карман, достает пачку «Крейвен» и зажигалку Елены и кладет все это перед ней на стол.

– Можете курить, если хотите.

Елена не отвечает. Она даже не смотрит на сигареты, хотя совсем недавно сходила по ним с ума. Она не отрываясь смотрит на доктора:

– Ты действительно думаешь обо мне так, как они говорят?

– Ничего я не думаю и думать не собираюсь. – Сокас колеблется и смотрит на нее нерешительно. – Но ведь твоего мужа убили англичане, так?.. Это непреложный факт.

– И?

– Значит, у тебя есть мотив.

– Ты это серьезно?

– Не знаю, Елена, – вздыхает Сокас. – Правда в том, что я действительно не знаю. Меня попросили убедить тебя. Если ты согласишься сотрудничать, все, что ты сделала раньше, спишут в архив… Тебе даже предоставят возможность поддерживать контакт.

Елена от удивления поднимает брови. Она не знает, сколько еще ей удастся тянуть время, чтобы снова не оказаться в подвале, но она удивленно поднимает брови. Удивленно и неприязненно.

– Стать британским агентом?

– Можно назвать и так, – снова вмешивается Кампелло. – Дело неотложное. Нам нужно знать, готовится ли вражеская операция. Когда и где они ударят. Мы полагаем, что скоро, но не знаем, откуда они будут атаковать, сколько их будет и каковы конкретные объекты.

– И вы думаете, мне все это известно?

– Мы убеждены, что все или, по крайней мере, бо́льшая часть вам известна.

Елена снова поворачивается к Сокасу:

– Это глупость какая-то, доктор… Предупредите испанские власти. Пусть они вытащат меня отсюда.

– Вы умеете держать себя в руках, я это уже понял, – иронически улыбается полицейский. – И не выглядите испуганной.

– Я должна рыдать и кричать, демонстрируя невиновность?

Сокас качает головой.

– Елене это не свойственно, – заверяет он. – Она спокойна при любых обстоятельствах. Я ее знаю.

– И что вы думаете, раз вы ее знаете? Она замешана или невиновна?

Сокас отвечает не сразу.

– Мне кажется, она не способна на то, в чем вы ее обвиняете, – заключает он. – Наверняка здесь какое-то недоразумение.

Елена взволнована и не может этого скрыть.

– Спасибо, доктор.

– Просто я так думаю.

– Пожалуйста, предупредите испанского консула.

– Конечно… Сделаю все, что смогу.

Кампелло в досаде берет пачку сигарет и зажигалку и снова прячет в карман. Очевидно, он не слишком удовлетворен результатом примененного им приема – а ведь он возлагал на него большие надежды. Раздается окрик, и в дверях снова появляется все тот же Бейтман.

– Отведите ее туда же, в одиночную.

– Да, комиссар.

Сокас взволнованно вмешивается:

– Не думаете же вы, что она должна?..

– Возвращайтесь в свой госпиталь и к своим поездам, доктор, – перебивает Кампелло. – Это всё.

Он переводит на Елену сумрачный взгляд, в котором она читает угрозу, а может быть, и приговор.

– Если вражеская атака состоится и случится беда, ты ответишь за все.

Елена встает и с презрением смотрит на полицейского:

– Этому я помешать не могу: ни тому, что может произойти, ни тому, что я за все отвечу, если уж вам так захотелось… Как бы то ни было, идите вы к дьяволу.

Над черной поверхностью чуть волнующейся воды едва видны шесть точек: шестеро мужчин в резиновых масках смотрят в направлении огромной скалы, и только слабый свет месяца во мраке, едва различимого на густо усыпанном звездами небесном своде, очерчивает дугу восточного берега бухты, до которого еще миля.

Мокрая шкура, каленое железо, бормочет про себя Дженнаро Скуарчалупо, чтобы ни о чем не думать. Он повторяет это раз и другой, и дальше слова не идут даже сейчас, когда, перекрыв доступ кислорода в дыхательный аппарат, он с удовольствием вдыхает чистый и влажный воздух ночи. Мокрую шкуру каленым железом. Черные ночи и синее море, наконец добавляет он, глядя на темную и все еще далекую скалу.