Итальянец

В молчании они проследовали к часовне Сан-Себастьян. Природа дышала той же печалью, что и душа девушки. Стоял сумрачный вечер, потемневшие воды озера бились о берег, их глухой плеск мешался с завываниями ветра, гнувшего верхушки мощных сосен и порывами ударявшего в скалы. Эллена с тревогой замечала проглядывавшие меж дальних гор тяжелые тучи, стремительное кружение над водой птиц, которые поспешили затем к своим спрятанным в утесах гнездам, и наконец сказала Вивальди, что ввиду близости бури поездки по озеру предпочла бы избежать. Юноша немедленно велел Пауло отпустить лодочника, а вместо этого нанять и держать наготове карету, с тем чтобы, если прояснится, отправиться в путь без лишних задержек.

Завидев часовню, Эллена остановила взор на осенявших здание угрюмых кипарисах и вздохнула:

— И эти знамения смерти указуют нам путь к брачному алтарю! Вивальди, быть может, я суеверна, но не сулят ли они нам несчастливого будущего? Прости меня, я поддалась слабости.

Нежно упрекая девушку за склонность к унынию, Вивальди сделал все, чтобы помочь ей справиться с волнением. Они вошли в часовню, где их встретили тишина и гробовой сумрак. Почтенный бенедиктинец с иноком, которому отведена была роль посаженого отца при невесте, были уже там и, преклонив колени, молились.

Вивальди подвел трепещущую невесту к алтарю, и там они ожидали, пока оба монаха, сотворив молитву, не поднимутся с колен; это были минуты, исполненные глубочайших переживаний. То и дело Эллена озирала полутемное пространство часовни, опасаясь обнаружить затаившегося в укромном углу соглядатая; хотя она считала крайне неправдоподобным, чтобы поблизости оказался кто-то, желавший прервать священный обряд, но изгнать опасения ей все же не удавалось. Однажды ей и вправду почудилось, что за переплетом окна показалось прильнувшее к стеклу лицо, пристально разглядывавшее внутренность церкви, но, когда она всмотрелась, видение исчезло. Эго, однако, не успокоило Эллену; она настороженно ловила доносившиеся снаружи неясные звуки и по временам вздрагивала, когда всплеск волны, которая разбивалась о скалы, напоминал ей шаги и перешептывания проникших в церковь чужаков. Эллена старалась не поддаваться страхам и успокаивала себя тем, что приход посторонних не означал бы, скорее всего, ничего дурного; это могли быть обитатели монастыря, привлеченные сюда любопытством. Она успела уже овладеть собой, когда дверь приоткрылась и оттуда выглянуло чье-то темное лицо. Спустя мгновение оно исчезло, а дверь захлопнулась.

Заметив, что Эллена коснулась его руки и черты ее внезапно покрыла бледность, Вивальди обернулся к двери, но, никого там не обнаружив, осведомился у девушки о причине ее испуга.

— За нами следят, в дверях только что был какой-то человек!

— Пусть так, любовь моя, но кого же нам здесь опасаться? Любезный отец, поторопитесь, — попросил Вин-ченцио, обратившись к бенедиктинцу, — вы позабыли, что мы вас ждем.

Священнослужитель знаком показал ему, что вот-вот закончит молиться, второй же монах поднялся с колен и выслушал Винченцио, желавшего, чтобы двери часовни были заперты от посторонних.

— Мы не смеем замкнуть врата храма, — возразил тот, — дом Господень должен быть открыт всечасно.

— Но вы разрешите мне пресечь чье-то праздное любопытство и осведомиться, кто следит за нами у дверей? Во имя спокойствия этой дамы я должен так поступить.

Инок дал соизволение, и Вивальди подошел к двери. Убедившись, что темный притвор пуст, он, успокоенный, возвратился к алтарю, где его уже ждал священнослужитель.

— Дети мои, — молвил тот, — я заставил вас ждать, но да будет вам известно, что молитвы старика не менее важны, чем обеты, принесенные юношей, хотя вряд ли вы сейчас расположены согласиться с этой истиной.

— Я готов согласиться с чем угодно, любезный отец, но с условием, что вы без промедления выслушаете наши обеты.

Достопочтенный пастырь взошел к алтарю и раскрыл Библию. Вивальди стал по правую руку от него и взглядами, полными нежности и беспокойства, старался подбодрить Эллену; она же, тщетно пытаясь скрыть под покрывалом свое душевное смятение и опустив глаза, опиралась на руку своей провожатой. Невзрачный облик этой инокини, высокий рост и грубые черты посаженого отца, облаченного в серое орденское одеяние, благородные седины и спокойное лицо священнослужителя, ярко освещенного сверху лампадой, в контрастном сочетании с юношеской грацией и одухотворенностью Вивальди, ласкающей взор красотой и прелестью Эллены представляли зрелище, достойное кисти живописца.