Итальянские маршруты Андрея Тарковского

Внезапно приехавший на велосипеде Отто многообещающе говорит своему другу: «Увидимся», — вновь намекая, что он вовсе не простой почтальон. Однако, кем бы ни был этот человек, видя полыхающее семейное гнездо, он поражённо хватается за голову, хотя был невозмутим, когда раздавался шум самолётов, обозначающих начало войны. Этим жестом Отто отметает единственную правдоподобную гипотезу: не он вызвал скорую. Неужели сам Александр?! Пятый раз дом попадает в кадр, когда Мария бежит к велосипеду, а шестой — когда Аделаида без сил падает в лужу, чтобы посмотреть на догорающий фамильный особняк.

Тарковский хотел, чтобы в последних двух случаях на экране предстало лишь пепелище с торчащим печным дымоходом, но рассчитать скорость горения до такой степени вряд ли бы удалось. Никто не мог предположить, что дом рухнет в тот самый момент, когда Виктор на руках поднимет Аделаиду из лужи. Фантастический синхронизм движений вверх и вниз потряс даже режиссёра — о таких вещах невозможно мечтать, их нельзя планировать. Андрей хотел, чтобы в кадре появлялась ещё и собака, но дрессированного животного не нашлось, а проблем хватало без того. Так или иначе, одновременность движений делает очевидной дальнейшую судьбу героев.

Едва ли не самый пронзительный момент в финале состоит в том, что никто — ни Аделаида, ни Марта, ни Александр, ни Юлия, ни Виктор не интересуется, где Малыш. А ведь он вполне мог находиться внутри полыхающего дома. Заметим, прежде материнский инстинкт супругу главного героя не подводил: во-первых, она возмущалась тем, как женщина из истории Отто забыла про фотографии погибшего сына, хотя даже сам почтальон и доктор сошлись в том, что здесь нет ничего удивительного. Во-вторых, Аделаида почти сразу подумала о ребёнке, когда началась (началась ли?) война. Она спрашивает, где её малыш, но только Мария и Виктор знают ответ.

Чуть раньше[1030] зритель видит комнату, в которой спит мальчик. Как уже отмечалось, колористическое решение сцены намекает, будто всё это — включая самого ребёнка — видение. Александр же после своего пробуждения бросает взгляд в детскую — сынишка, очевидно, проснулся и куда-то вышел. Отец ещё раз вспоминает о нём непосредственно перед поджогом, когда слышит разговор Виктора и жены, сразу после того, как мальчик был упомянут в записке. Да, скорее всего в доме его нет. Высказана гипотеза, что он ушёл то ли к макету, то ли к японскому дереву, но всё-таки, в сущности, никто не удостоверился и не знает наверняка.

То, что вошло в фильм — это второй дубль. Съёмки первого были запланированы на 3 июля. Для организации управляемого горения пригласили специалистов из Великобритании. Главным пиротехником был Ричард Робинсон. Он и его команда приняли решение использовать, в основном, жидкое горючее. Согласно воспоминаниям[1031] Ларса-Олафа Лотвала — главного редактора альманаха «Шведские фильмы», присутствовавшего на площадке — в доме находилось тысяча четыреста литров керосина, разлитых в специальные сосуды. К каждому был подключён провод, идущий на пульт управления огненной мощью.

Заднюю стену демонтировали для размещения топлива, а также, чтобы сократить время горения. В назначенный день погода была на удивление солнечной, а это совершенно не годилось для сцены, потому съёмки перенесли на 4 июля, а 3-е, по большей части, посвятили дополнительным репетициям эпизода, который должен был быть разыгран, словно по нотам.

Уже сам ход предварительного прогона вызывал огромные опасения. Множество технических проблем с падающими декорациями и незаправленными автомобилями Тарковский трактовал, как дурные предзнаменования. Режиссёр медленно сходился с людьми, и контакта с Робинсоном, разумеется, ещё не возникло.

4 июля погода тоже оказалась не самой подходящей. Вдобавок, начало съёмок задерживали пиротехники, а утренние сумерки не могли длиться бесконечно. Когда впоследствии Андрей напишет, что ни над одним фильмом ему не было так тяжело работать, как над «Жертвоприношением», читатель этой книги кивнёт с пониманием — режиссёр говорил подобным образом о каждой, только что законченной картине. Однако, безусловно, делая подобные заявления, сам Тарковский будет иметь в виду именно невероятное напряжение, которое возникло в связи со сценой пожара.