Позднеантичные города вообще и города остготской Италии в частности были не только и даже не столько центрами ремесленного производства и торговли, сколько поселениями городских земельных собственников[173]
, нередко по-старому использовавших в своих владениях рабский труд. В этой связи можно было бы высказать предположение, что упадок городской жизни, о котором мы говорили, был связан в первую очередь с упадком старой формы рабовладельческой собственности[174].Рескрипт Аталариха 527 г. отчетливо различает две категории земельных собственников южноиталийских городов:
Таким образом, земельная собственность куриалов и в Остготском королевстве сохраняла особый правовой статус, отличавшийся от статуса земельных владений посессоров, находившихся на территории городской округи.
Вместе с тем источники свидетельствуют, что земли городских собственников-куриалов в конце V — первой половине VI в. часто были объектом насильственных захватов со стороны крупных светских и церковных землевладельцев. Так, в эдикте Аталариха от 533/534 г. прямо говорилось, что могущественные лица незаконно захватывали городские и деревенские владения (
Распространенность подобных злоупотреблений, наносивших ущерб интересам фиска, видимо, заставила остготское правительство включить в эдикт Теодориха специальное постановление, запрещавшее церкви давать убежище и принимать под свой патронат куриалов, задолжавших фиску. Эдикт обязывал архидиакона той церкви, где должник искал убежище, или принять на себя уплату долга, или выдать куриала властям для взыскания задолженности. В случае отказа уплатить долг церковь должна была передать государству все имущество куриала, перешедшее в ее распоряжение (E. Theod., 71). Бывали случаи, когда церковь не брезговала принимать под свою защиту куриалов, совершивших уголовное преступление, с целью приобретения их земельной собственности (Cass. Var., III, 47.1). Иногда куриалы, владевшие землей в городской округе, принуждены были переходить под покровительство могущественных лиц, теряя при этом верховные права на свою земельную собственность и попадая в зависимость от крупных землевладельцев (Cass. Var., II, 25.2; IX, 2.2). Возможно, что вступая под патронат могущественных лиц, они, хотя и теряли права собственности, сохраняли все же пользование своими участками земли.
Массовый характер приобрело в это время и бегство куриалов из курий в поместья крупных собственников, что являлось свидетельством разложения муниципального строя, упадка муниципального землевладения, прогрессирующего разорения и даже обнищания части куриалов. Согласно предписанию Теодориха, беглый куриал (так же как коллегиат и раб), проживший 30 лет в имении землевладельца, окончательно закреплялся за поместьем (E. Theod., 69; ср. Nov. Majorian., VII, 1–2; C. Th., XII, 1.12).
Что же заставляло куриалов покидать города, где жили многие поколения их предков, и бежать в деревню, где они становились зависимыми людьми? Значительную роль в бегстве, конечно, играла разорительность лежавших на них муниципальных повинностей.