Иуда «Тайной вечери»

— Входите, входите, садитесь, устраивайтесь поудобнее, — начал он, — а теперь рассказывайте, что с вами приключилось, ведь я в городе старожил и, чтоб вам услужить, помогу добрым советом и сообщу любые сведения. Хотите продать или купить и что же именно? При покупке глядите в оба, сударь, глядите в оба, вот мой первый совет: ничего не покупайте, не спросивши меня, ибо этот город, как говорится, всем славен — и вельможами, и камнями, и мошенниками. Или у вас неважно со здоровьем, вы ищете травозная, лекаря? Судя по вашему виду, вам бы не повредило маленько отворить кровь.

— Я ищу человека, который должен мне деньги за товары, взятые некогда на продажу у моего отца, — сказал Бехайм, когда смог наконец открыть рот. Что же до здоровья, то я всегда был несколько полнокровен, но чувствую себя вполне хорошо.

— Вы ищете человека, который должен вам деньги за товары, взятые на продажу у вашего отца? — повторил свечник, медленно, с расстановкой, будто сообщение это надо было хорошенько обмозговать, но прежде слово за еловой запечатлеть его в памяти. — А что за товары? — спросил он немного погодя.

— Серебряные коробочки для иголок, — ответил Иоахим Бехайм. — А еще деревянные башмачки вроде тех, какие в Венеции называют «цокколи», «стукалки».

— Цокколи, цокколи… — опять повторил свечник, точно и это слово заставило его глубоко призадуматься. — И серебряные игольники, говорите? А вы уверены, что он еще жив?

— Мой должник? Да, жив, — отозвался немец. — Мне так сказали.

— Жаль, — вздохнул свечник. — Очень уж некстати, боюсь, что в таком случае я никак не смогу быть вам полезен. В самом деле, очень все неудачно складывается. Я, видите ли, поставляю восковые свечи на похороны и на поминки, тем и зарабатываю, а оттого узнаю что-то о здешних людях, когда их уже нет на свете. Тогда ведь только и выясняется, кто они были и каковою славой пользовались при жизни.

— Правда? Вот как? — удивился Бехайм.

— Но коли он жив, — продолжал свечник, — совет мой таков: обратитесь к кому-нибудь из носильщицкой гильдии и спросите его об этом человеке. Носильщики здесь, в Милане, почитай что во всех домах бывают, примечают, что там да как, ничего от них не укроется. Однако ж выбирайте, у кого груз полегче; у которого на горбу чересчур много ящиков да тюков, тот в разговоры вступать не станет, и так-то бесперечь орет «эй!», «гляди!», «прочь с дороги!», а уж тут вовсе облаять может и, коли призовет на вашу голову разве что чуму, или столбняк, или костоеду, считайте, вам повезло. Да, от миланских носильщиков еще не то услышишь!

— Я хотел спросить вас еще кое о чем, — сказал Бехайм. — На днях я проходил по этой улице в намерении подсмотреть на вечер что-нибудь этакое… приятное…

— Этакое приятное на вечер? — восторженно вскричал свечник. Знаю-знаю! Коли речь о приятном, за советом дело не станет. Подите на рынок и купите миноги! Вот уж поистине лакомство для тонкого ценителя, сущее объедение, и на них аккурат самая пора. Я их приготовлю, вы меж тем позаботитесь о вине, и мы с вами проведем замечательный вечерок. Один что-нибудь расскажет, потом другой…

— Но я-то думал тогда не о миногах, а о девушке, — перебил Бехайм. — О хорошенькой девчонке, и, на счастье, встретил такую, которая очень мне приглянулась. Но я потерял ее из виду и не нашел, однако ж, сдается мне, она не раз проходила мимо ваших дверей, и если я ее опишу, вы, верно, скажете, кто она.

— Что ж, попробуйте! — подбодрил его свечник. — Только покороче, не то на рынке всех миног расхватают. На сей-то раз я вам угожу, потому что всех девиц в этом квартале знаю наперечет, еще с тех времен, когда собирался взять себе жену. Хотите верьте, хотите нет, они тогда стаями вокруг меня вились, ровно дрозды вокруг спелого винограда.

— И давно ли вы собирались жениться? — спросил Иоахим Бехайм.

— Тому уж несколько лет, — вздохнул свечник. — Точнее… н-да, лет двенадцать — пятнадцать будет. Вы правы: смерть и время — первейшие разрушители, и, отведавши уксусу, никак не скажешь, что он некогда был вином.

— Девушка, которую я встретил на этой улице, была юная и прехорошенькая, — сообщил Бехайм. — Высокая, но хрупкого телосложения. А носик… — он умолк и задумался, толком не зная, что сказать об этом носике, потом продолжил: — …Очень шел к ее личику. И она вовсе не гордячка. Увидев меня, улыбнулась и обронила платочек, вот этот, из доброго «боккаччино», чтобы я его ей вернул.

— Фу! — воскликнул свечник. — Экая негодница, знаки мужчинам подает! Не много вам чести будет от этой особы.

— А ну, поосторожнее! — возмутился немец. — Как вы смеете говорить о ней в таком тоне? И вообще, при чем тут честь? Я с нею развлечься хочу, и только. Какая еще честь?! Гром и молния, коли суп хорош, любая тарелка сойдет!

— Конечно, конечно! — торопливо согласился свечник, не желая остаться без миног. — Мое дело сторона. Поступайте с нею как вам угодно.

— До этого еще далеко, — посетовал Бехайм. — Надо вам сказать, я и видел-то ее всего один раз.