Иуда «Тайной вечери»

Вместо ответа д'Оджоно запрокинул голову и громко расхохотался, а мгновение спустя хохотали уже все. Слова немца, как видно, показались им весьма забавными. Не смеялся только Манчино. Он глаз не сводил с Бехайма, и в чертах его сквозили изумление и озабоченность.

— Не понимаю, что тут смешного, — возмутился Бехайм. — Он должен мне семнадцать дукатов. Семнадцать неподдельных, полновесных дукатов.

— Сразу видно, сударь, что вы нездешний, — объяснил д'Оджоно. — Вы не знаете этого Боччетту, а то бы употребили свое время на более прибыльные сделки.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Бехайм.

— Что денежки ваши пропали, все равно что в воду канули. Каждое слово, будто нож, пронзало сердце Бехайма. Он призадумался, потом сказал:

— Зачем говорить чепуху! У меня есть бумага, подтверждающая справедливость моего требования.

— Храните ее как зеницу ока! — посоветовал д'Оджоно.

— Не премину, — ответил Бехайм, еле ворочая языком, потому что вино все сильнее шумело у него в голове. — Она стоит семнадцать дукатов.

— Гроша ломаного она не стоит, — засмеялся д'Оджоно. Резчик Симони положил руку Бехайму на плечо.

— Да случись вам прожить хоть триста лет, как ворону, все равно вы с Боччетты не только что гроша — гриба сушеного не получите.

— Отстаньте от меня с вашими грибами! — завопил Бехайм. — Я их терпеть не могу — ни тушеными, ни сушеными!

— Я пытаюсь вам объяснить, как обстоит с Боччеттой, — продолжал резчик. — Пока что он обманывал всех и каждого, кто имел с ним дело. Дважды разорялся и дважды всех одурачил. И в тюрьме сидел, однако умудрился выйти на волю без каких бы то ни было обязательств. Всем известно, что он обманщик, но ведь не поймаешь! Когда потребуете деньги, он примется потчевать вас речами — ой какими речами! — а как шагнете за порог, поднимет вас на смех, вот и вся недолга.

Иоахим Бехайм хватил кулаком по столу.

— Да я с сотней таких, как Боччетта, управлюсь, — прошипел он. — Я от своего права не откажусь. Ставлю два дуката против одного.

— Два дуката против одного? — воскликнул д'Оджоно. — Принимаю заклад. Идет?

— Идет, — сказал Бехайм и через стол пожал руку д'Оджоно.

— Можете подать на него в суд, — вмешался органный мастер Мартельи. Да, можете, только денежки ваши уйдут тогда к адвокатам и ходатаям, а больше проку не будет. Обдумайте мои слова. Брань и позор ему как с гуся вода.

— Вы кто такой? — спросил Бехайм, изрядно в кураже. — Я вас не знаю. Чего вы лезете в мои дела?

— Извините! — озадаченно пробормотал органный мастер, человек тихий и скромный.

— Этот Боччетта, — сказал Симони, — странный субъект. Живет как нищий из нищих, сам ходит с корзиной на рынок, покупает зелень, черствый хлеб да коренья — иных яств у него на столе не бывает. А ведь мог бы жить как вельможа. Денег-то у него предостаточно, но он их в землю зарыл либо припрятал, может, под кучей ржавых гвоздей или еще где. Он живет как нищий из страха когда-нибудь стать нищим.

— Пиявка, — сказал Бехайм и зевнул.

— Верно, он и есть пиявка, — поддакнул резчик.

— Я, — Бехайм ткнул себя в грудь, — я пиявка; ежели к кому прицеплюсь, покоя ему не видать. Ни единого часу! И я не…

Мысли его смешались. Он хотел встать, но не мог, твердил себе, что пора домой, причем ползком, на четвереньках, ибо идти, как все люди ходят, ему сейчас было не дано. Некоторое время он тупо смотрел прямо перед собой, потом вдруг вспомнил, что хотел сказать:

— …Не уеду из Милана, пока не получу моих денег.

— В таком случае, — заметил один из камнерезов, придвигаясь к нему, вам бы не помешало заказать у меня надгробие. Потому что похоронят вас здесь, да, именно здесь. Не в обиду будь сказано, сударь, однако ж таково мое ремесло.

Иоахим Бехайм выслушал его слова, но смысла их не понял. А тут еще трактирщик явился, потребовал плату. Он вынужден был повторить свое требование и второй, и третий раз, и все громче, только тогда Бехайм уразумел, что надо расплатиться за вино. Он достал кошелек и нетвердой рукой вытряхнул на стол кучку серебра. Хозяин отсчитал, сколько положено, а оставшиеся монеты ссыпал обратно в кошелек и вложил его в ладонь немца.

С минуту Бехайм так и сидел, сонный, с закрытыми глазами, опустив голову. Пальцы его сжимали кошелек. Потом он вдруг услышал, что говорят о нем:

— Немец, приехал из Леванта. Совсем захмелел. Никто его тут не знает. Что с ним делать-то будем, а?

Иоахим Бехайм зевнул, поднял голову, открыл глаза и увидел человека, которого повстречал днем во дворе герцогского замка, сейчас тот беседовал с братом Лукой; горбатый нос, длинные пышные волосы, кустистые брови, огромный лоб — человек этот внушал трепет. Бехайм хотел встать и поклониться, но не смог. Голова упала на грудь, и его объял сон.

Второй раз судьба свела мессира Леонардо с Иоахимом Бехаймом, и опять Бехайм сжимал в руке кошелек с деньгами. Однако мысли мессира Леонардо были заняты памятником покойному герцогу, коего он изваял верхом на коне.