Иуда «Тайной вечери»

— Эй! Хозяин! — крикнул Манчино. — Что слоняешься без дела? Пинту вина этому господину! В друзьях у меня, как видишь, недостатка нет. — И, поворотясь к Бехайму, продолжил: — Так вот, час назад добрый ангел, как законченный шалопай, беспардонно забыл о своем долге передо мною и допустил, чтобы я, не подозревая худого, вошел в этот трактир, где меня, судя по всему, знают, ведь, пока вас не было, этот боров, — он кивнул на хозяина, — ни на миг не спускал с меня глаз. При том что я, себе же в убыток, проявил скромность и предупредительность, которых он вовсе не заслуживает, — заказал-то я одну только брюкву, которой насытился не более чем на треть. Но от трактирщика благодарности не жди!

Он умолк, и на морщинистом его лице изобразились горечь и сожаление.

— Отчего же это хозяин дарит вас таким вниманием? — как бы невзначай спросил Бехайм, заранее зная ответ.

— Оттого, — ответил Манчино, — что чует: денег у меня нет, и вместо платы я дам ему пощупать складки моего пустого кошелька. А если он этим не удовлетворится и, скажем, затеет свару, я угощу его пинком или получу пинка от него, это уж как распорядятся удача и бог драки, а потом я попробую сбежать.

— Недурственно, можно поразвлечься! — заметил Бехайм. — А кинжальчик, часом, в ход не пойдет?

— Очень может быть, — угрюмо сказал Манчино.

— Черт меня побери, такое веселье по мне! — воскликнул Бехайм. — Но не завершить ли нам сперва наше маленькое дельце?

— О каком это дельце вы толкуете? — спросил Манчино.

— Мой добрый ангел, — пояснил немец, — не такой шалопай, как ваш, он о своем долге не забывает, вот и сделал так, что я вполне могу угостить вас жареным каплуном или пряной телячьей грудинкой, по вашему выбору. И вам от этого…

— Эгей, хозяин! — крикнул Манчино. — Подите-ка сюда и послушайте, что говорит этот господин! Как следует послушайте, ибо его устами глаголет сам Всевышний!

— …Двойная выгода, — продолжал Бехайм. — Во-первых, польза для вашей души, ибо вы сделаете доброе дело, сказавши мне, где я могу найти мою Аннетту, а во-вторых, получите каплуна.

— Исчезни! — бросил Манчино подошедшему хозяину. — Вот оно, значит, как. По-вашему, я из тех, кто за кусок хлеба все готов продать. И вы правы, сударь. Ничтожному человеку — ничтожная плата. А что я в этом мире, как не мелочной торговец, который торгует тем, что у него аккурат есть: то стихами, то бабами. Ваша правда, сударь, я такой, ваша правда.

— Значит, если я правильно понял, вы принимаете мое предложение? подытожил Бехайм.

— Допустим, принимаю, только я не вижу, какой вам от этого прибыток.

— Скажите наконец, где она живет, — наседал Бехайм. — Остальное моя забота.

— Берегитесь! — Манчино в задумчивости глядел на улицу. — Из-за двух лучистых глаз Самсон ослеп. Из-за двух белых грудей царь Давид не убоялся Господа. А из-за двух стройных ножек Иоанн Креститель лишился головы.

— Ну что вы! — рассмеялся немец. — Я-то, пожалуй, в худшем случае ногу себе вывихну.

— Как-как? Не пойму я вас, — сказал Манчино.

— Я приеду к ее дому верхом, — объяснил Бехайм, — и заставлю коня выделывать разные штуки, танцевать и делать курбеты, а потом устрою так, чтобы он осторожненько сбросил меня наземь. Тогда я стану звать на помощь, стонать и охать так, что боже упаси, и притворюсь, будто потерял сознание, тогда меня отнесут в дом. А мне только того и надо.

— А дальше что?

— Это уж мое дело, — сказал Бехайм и разгладил свою темную, аккуратно подстриженную бородку.

— Ладно, но мне, так и лежите себе на дороге, с разбитой, вывихнутой или сломанной ногой, — посулил Манчино, — потому что в ее дом вас не отнесут, это уж точно. Будь вы француз или фламандец, может, еще и отнесли бы, они нынче в моде, миланки им благоволят. А вот немцы или, скажем, турки у женщин не в чести.

— Но-но, не зарывайтесь! — сердито буркнул Бехайм.

— Может, через некоторое время позовут лекаря, — продолжал Манчино, чтоб заштопал вашу ногу. Вот и подумайте, не лучше ли угостить меня каплуном просто из милосердия Божия. Вам от этого тоже двойная выгода. Во-первых, душе польза, а во-вторых, ноги в целости сохраните.

— Может быть, вы и правы, — признал немец. — Но это противоречит всем канонам торговли.

— Тогда бог с ним, с каплуном, — сказал Манчино. — И если вы, невзирая на все каноны торговли, вздумаете бескорыстно уплатить за мою брюкву, то не воображайте, будто осчастливите меня. За это пусть вас благодарит хозяин, ведь таким манером он получит свои деньги. А что до девушки, так я знал, что она пройдет мимо, и опасался, что вы ненароком ее увидите. Она и правда прошла мимо, а вы ее не увидали. Аккурат гарцевали возле ее дома на лошади, а потом лежали на земле со сломанной ногой и закатывали глаза. На сей раз вы, значит…

Он осекся. Девушка, та самая, о которой они препирались, стояла в трактире. Она улыбнулась и кивнула Манчино как близкому знакомцу. Потом подошла. Бехайм вскочил и воззрился на нее. А она сказала:

— Я мимоходом увидела вас, сударь, и подумала: воспользуюсь удобным случаем и поблагодарю, ведь вы нашли платочек, который я обронила, и вернули мне.