Иудея Христа. Рождение новой веры

Помощь нуждающимся и нищим всегда являлась одной из важнейших заповедей иудаизма. Еще большее значение она приобрела у назореев, практиковавших общность имущества и равенство в использовании доходов. Однако поддержка требовалась не только обездоленным Иудеи, но и беднякам из еврейской диаспоры других стран. В то же время при распределении пожертвований между нуждающимися часто возникали разногласия и жалобы на несправедливость, поэтому, чтобы избежать ошибок, община назореев выбрала из своей среды семь наиболее уважаемых и сведущих человек, которые должны были справедливо делить «благотворительную помощь» между нищими Иудеи и диаспоры. Кроме арамейского языка избранники должны были хорошо знать и греческий, ведь еврейская диаспора говорила преимущественно на этом языке. Судя по греческим именам избранных, все они либо жили в эллинистических странах, либо постоянно общались с греческим миром. Ответственным за распределение помощи стал Стефан, образованный иудей из диаспоры, вступивший в общину назореев. Постепенно Стефан приобрел известность в Иерусалиме не только как распорядитель материальных средств назореев, но и как искусный оратор и убежденный последователь Христа. Его обширные познания в Писании и талант красноречия принесли ему заслуженное признание среди единомышленников и в то же время породили немало личных врагов в рядах оппонентов назореев. Впрочем, все его противники, как и сам Стефан, принадлежали не к местным, иерусалимским иудеям, а к диаспоре из стран эллинизма. Жаркие религиозные споры не только прославили его, но и стали причиной несчастья. Недоброжелатели пожаловались на него в Синедрион, обвинив в «богохульстве», и назорей Стефан неожиданно для самого себя оказался перед верховным судом.

Согласно «Деяниям» (а это наш единственный источник о Стефане), на вопрос первосвященника: «Так ли это?» – Стефан начинает речь в свою защиту с более чем пространного экскурса в историю еврейского народа. Упомянув всех патриархов, он подробно останавливается на пребывании израильтян в Египте и на личности Моисея. Но, дойдя до середины библейской истории – до постройки Соломоном Иерусалимского Храма, – текст его речи неожиданно обрывается и, вопреки логике и смыслу повествования, вдруг сразу переходит на обвинения в адрес суда (Деян. 7: 1—53). Столь резкий и бессвязный переход текста совершенно нетипичен для авторства Луки и заставляет думать, что речь Стефана подверглась серьезной редакции. Нельзя исключить, что переписчики II века по каким-то причинам убрали вторую часть его речи, оставив лишь обвинения в адрес судей. Однако даже из того сильно отредактированного текста, что дошел до нас, можно сделать вывод, что взгляды Стефана как на Иерусалимский Храм, так и на храмовых священников были куда радикальнее, чем у апостолов – учеников Христа. Например, Стефан ставил под сомнение святость Храма, утверждая, что «Всевышний не в рукотворенных храмах живет». Он обвинял священников в том, что отцы их гнали пророков, а сами они, как и их отцы, «противились Духу Святому» и исказили закон (Деян. 7: 48, 51–53). Вероятно, Стефан представлял более образованную, а главное, более радикальную часть назореев диаспоры, которая по своим воззрениям была ближе к таким апостолам второго поколения как Павел, Сила или Варнава, чем к ученикам Иисуса. Но одно только непризнание авторитета Храма и священников не могло рассматриваться как богохульство, ведь ессеи тоже подвергали сомнению святость Храма и негативно относились к храмовым священникам, однако за это никто их не обвинял в богохульстве. Как бы то ни было, читателю остается только догадываться, в чем, собственно, заключалось преступление Стефана, и как он защищался перед своими судьями.