1. В то время как в Храме разгорался пожар, нападавшие предавались грабежу и смерть стала участью тысяч побежденных. Не было ни жалости к возрасту, ни уважения к званию — детей и старцев, мирян и священников настигала одна и та же смерть. Война окружила кольцом и теснила всех без различия — и тех, кто молил о пощаде, и тех, кто сражался с оружием в руках. Рев прорывающегося отовсюду пламени сливался в одно с воплями падавших, а высота холма вместе с громадными размерами пылающего здания создавали представление, что весь город охвачен огнем. Невозможно представить что-то более мощное и ужасное, чем стоявший над городом крик. Ведь в нем были и победный клич всех римских легионов, и вопль окруженных стеною огня и железа мятежников, и топот и плач покинутой наверху толпы, в ужасе бежавшей навстречу врагу и собственной гибели, и сверх того крикам, раздававшимся на холме, отвечал поднявшийся по всему городу вопль, ибо при виде пылающего Храма все те, кто лежал при последнем издыхании, вновь обрели силы и разразились стенаниями и плачем. И еще страшнее делало этот крик эхо, доносившееся от Переи и окрестных гор.
Однако участь побежденных была еще ужаснее этого крика. Казалось, Храмовая гора кипит от самого основания, так как вся она была залита огнем; однако обилие огня не шло ни в какое сравнение с обилием крови, так же как число убитых не могло сравниться с числом убийц. Земля совершенно скрылась под трупами, и римляне преследовали убегавших, носясь по грудам тел. Большинство разбойников, с трудом оттеснив римлян, прорвались во Внешний Храм, а оттуда в город, тогда как уцелевшие горожане спаслись бегством на внешнюю колоннаду. Некоторые из священников сначала выламывали шпицы Храма и, отрывая от них свинцовые основания, швыряли их в римлян; когда же стало ясно, что они ничего этим не достигают, а огонь все приближался к ним, они отступили на стену, ширина которой была восемь локтей, и оставались там. Но двое видных священников, которые могли или перебежать к римлянам и таким образом спасти свою жизнь, или оставаться на стене и ожидать общей для всех участи, бросились в огонь и сгорели вместе с Храмом. Звали их Меир, сын Билги, и Йосеф, сын Длайи.
2. Решив, что пожар Храма лишает смысла сохранение окружающих его строений, римляне сожгли все — и то, что осталось от колоннад, и ворота, за исключением двух, восточных и южных, которые, впрочем, были снесены впоследствии. Сожгли они и казнохранилища, где находились несметные суммы денег, бесчисленное количество одеяний и прочих драгоценностей — одним словом, все богатство евреев, ибо это было место, куда богатые сносили на хранение свое добро. Добрались они и до оставшейся колоннады Внешнего Храма — той самой, где спасались женщины, дети и смешанная толпа горожан общей численностью в 6 тысяч человек. Прежде чем Тит успел принять какое-либо решение в отношении этих людей или отдать распоряжения военачальникам, ослепленные яростью воины подожгли колоннаду. Одни погибли в пламени, другие убились, прыгая с горящей колоннады, так что из такого множества людей не осталось в живых ни одного человека. Виновником их гибели был один лжепророк, разгласивший в тот день по городу, что Бог повелевает подняться в Храм, чтобы принять там знамение спасения. В те дни среди народа ходило много пророков: их засылали главари мятежников, чтобы те уговаривали народ дожидаться помощи Божьей. В результате сокращалось число перебежчиков, ибо лишь надежда могла удержать тех, кого не удерживали уже ни стража, ни страх. Человек в несчастье вообще легко поддается на обольщения; если же обманщик сулит избавление от преследующих ужасов, то надежда и вовсе всецело поглощает несчастного.
3. Вот так лжецы и обманщики обольщали несчастный народ, пользуясь именем Бога.