Иудейская война

В то же самое время они не внимали и не верили знамениям, явственно предвещавшим грядущее опустошение. Словно оглушенные громом, незрячие и бесчувственные, они не слышали того, что возвещал глас Божий. Именно, сначала над городом появилась звезда наподобие фракийского меча, и в течение целого года висела комета. Затем, накануне отпадения от Рима, когда стали уже проявляться признаки войны, на 8-й день месяца Ксантика, когда народ собирался на праздник Опресноков, на исходе ночи алтарь и Храм вдруг озарились необычайно ярким светом: можно было подумать, что на дворе стоит день; сияние это длилось около получаса. Несведущие приняли его за доброе предзнаменование, однако толкователи Священного писания сразу разгадали смысл, и так все и сбылось. В тот же праздник приведенная кем-то для жертвоприношения корова отелилась посреди Храма, и люди видели, как около полуночи сами по себе отворились восточные ворота Внутреннего Храма — это были медные ворота необыкновенной крепости (ежевечерне их с трудом запирали 20 человек), задвигавшиеся обитыми железом засовами и снабженные глубоко уходящими в цельнокаменный порог крюками. Охрана Храма бросилась донести о случившемся своему начальнику, и тот, поднявшись, лишь с большим усилием сумел затворить их вновь. И опять невежды усмотрели в этом блестящее предзнаменование, именно, что якобы Бог отворил перед ними врата благополучия. Однако ученые постигли, что это разрешается и уходит безопасность Храма, что отворение ворот означает дар врагу, и втайне истолковывали это знамение как ясное предзнаменование будущего опустошения. А спустя несколько дней после праздника, в 21-й день месяца Артемисия, появилось одно божественное видение, превышающее пределы вероятного. То, о чем я собираюсь рассказать, могло бы показаться небылицей, если бы оно не было описано очевидцами и если последующие несчастья полностью не подтвердили бы этого знамения. Именно, перед заходом солнца по всей стране были видны на небе мчащиеся сквозь облака колесницы и ряды воинов, которые окружали города. Наконец, в праздник, называемый Пятидесятницей, когда жрецы ночью вошли во Внутренний Храм, чтобы совершить обычную службу, до них, как они рассказывают, сначала донеслись движение и топот, а затем слитные голоса: «Давайте уйдем отсюда в другое место!»

А вот предзнаменование еще более грозное. Некий Йехошуа, сын Ханана, простой деревенский житель, за четыре года до войны, когда в Иерусалиме царили мир и благополучие, явился на праздник, в который все евреи строят для Бога кущи, и посреди Храма вдруг начал выкрикивать: «Глас от востока, глас от запада, глас от четырех ветров, глас над Иерусалимом и над Храмом, глас над женихами и над невестами, глас надо всем народом!» День и ночь он ходил по улицам, повторяя этот крик. Несколько знатных горожан, разгневавшись на зловещие слова, схватили его и жестоко избили. Он же не издал ни звука в свою защиту, даже когда был один на один со своими истязателями, но продолжал выкрикивать те же самые слова. Тогда власти сочли, что, как оно и было на самом деле, этот человек движим некоей божественной силой, и привели его к римскому прокуратору. Но и там, будучи истерзан плетьми до костей, он не проронил ни просьбы о пощаде, ни слезы, но лишь как нельзя более жалостным голосом откликался на каждый удар: «Горе тебе, Иерусалим!» И когда Альбин, бывший в то время прокуратором, допрашивал его, кто он такой и откуда и почему произносит такие слова, он не давал никакого ответа и лишь продолжал оплакивать город. В конце концов Альбин признал его одержимым и отпустил восвояси. За все время до начала войны он не приблизился ни к кому из жителей города, и никто не видел, чтобы он говорил, но изо дня в день, как молитву, он твердил свой плач: «Горе тебе, Иерусалим!» Никогда он не проклинал тех, кто его бил, а это случалось каждый день, никогда не благословлял тех, кто давал ему есть, и единственным его ответом всякому было все то же зловещее предсказание. Чаще же всего он издавал этот вопль во время праздников. И хотя он произносил эти слова в течение семи лет и пяти месяцев, голос его не ослабел и силы не иссякли. Он умолк лишь во время осады, после того, как собственными глазами увидел свершение своих пророчеств. Именно, когда один раз он, по своему обыкновению, обходил стену с пронзительным криком «Горе городу, горе народу, горе Храму!» и в конце добавил «Горе и мне!», посланный из камнемета камень ударил его и убил на месте. Так, все с теми же прорицаниями на устах, он испустил дух.