И Велер, и Дитрих, и Бальк ждали наступления русских. Они в известной степени даже предвидели направления главных и вспомогательных ударов. Но они не ждали его так рано, они рассчитывали на неизбежную оперативную паузу. И когда во второй половине дня шестнадцатого марта весь немецкий передний край между Секешфехерваром и Замолью за несколько минут был смешан с землей, это ошеломило их. Надежды на передышку в действиях русских, на передышку, без которой ни один немецкий генерал не мыслил себе перехода от многодневной изнурительной обороны к наступлению большого масштаба, не оправдались. Огонь советской артиллерии, удары авиации и последующая атака пехоты и танков с десантом вызвали в войсках Балька, Гилле и 8-го венгерско-салашистского армейского корпуса панику и замешательство. Лишь на второй, а местами только на третьей позиции им удалось закрепиться и немного задержать и ослабить натиск наступающих. Почти полностью восстановилось управление войсками. Но даже и в этом, пожалуй, не было никакой заслуги немецкого командования. Просто, утомленные ожиданием, из-за тумана лишенные половины времени, отведенного для выполнения задачи дня, советские части наступали недостаточно энергично, кое-где нечетко осуществляли взаимодействие с танками и артиллерией. И только это позволило противнику к ночи закрепиться на промежуточных рубежах, судьба которых, по существу, была уже решена. Перегруппировавшись и подтянув артиллерию, армия прорыва готовилась после краткого отдыха на рассвете снова пойти вперед, снова обрушить на врага всю свою мощь...
А между озерами Балатон и Веленце весь этот день висела над передовой тяжелая, тревожная тишина. Наступать здесь немцы уже не могли. Они выдохлись, остались без резервов. Перебросить же часть своих сил на север, на помощь обороняющимся войскам Балька и Гилле, Дитрих боялся. Потянешь за собой русских.
Ночью командующий 6-й немецкой танковой армией СС приехал на свой наблюдательный пункт. Как каменный сидел он у амбразуры НП, наблюдая за поведением противника, каждую минуту ожидая начала артиллерийской подготовки русских. Но занялся рассвет, встало солнце. А русская артиллерия молчала. Прошел еще час. Прошел другой. Прошел третий. Никаких признаков готовящегося удара. И это действовало на нервы хуже, чем любая бомбёжка, любой, самый губительный, самый страшный огневой налет. «Что это? — спрашивал себя Дитрих. — Хитрость? Психологический маневр? Или они просто здесь еще не готовы? » И вдруг он понял: здесь его пока и не собираются трогать. Его армию просто-напросто обойдут с севера и загонят в мешок. Устроят новый «котел», если он не сумеет отвести остатки своих танковых дивизий.
Дитрих поднялся, распахнул дверь блиндажа, медленно спустился к ждавшему его бронетранспортеру. Теперь предстояло самое неприятное: докладывать Гитлеру и просить у него санкции на отступление.
Целый день Виктор Мазников пролежал в своем укрытии на чердаке сарая, прислушиваясь к далекому гулу артиллерии, Иногда ему казалось, что он слышит шум танковых моторов и даже выстрелы танковых пушек. Но это, действительно, ему только казалось. Пушки стреляли далеко на севере, а на востоке и на юге, то есть там, откуда раньше всего и вернее всего могло прийти спасение, там стояла необъяснимая, непонятная тишина.
Немцы, въехавшие во двор на мотоциклах и бронетранспортере, пробыли здесь почти целый час. Ели какие-то консервы, что-то пили, перебивая друг друга, о чем-то спорили. Из всех сказанных ими слов Виктор понял только несколько: «штаб армии», «канал», «русские», «Секешфехервар». Исчезли они так же неожиданно, как появились. Пулеметными длинными очередями затрещали моторы их мотоциклов, пыхнули дымком выхлопные трубы, тяжело проскрежетал гусеницами бронетранспортер, и опять стало тихо.
Но весь этот час Виктор не сводил с немцев глаз, лежал не шевелясь и именно в это время, за этот мучительно долгий час принял решение: как стемнеет, похоронить Свиридова и уходить на восток. Карта есть, к автомату — полный диск, к ТТ — две обоймы. «Матчасть в порядке. — Он погладил обросший, уже переставший быть колючим подбородок. — Посчастливится к своим выйти, не узнают, черти! »
В шестом часу начало темнеть. Виктор спустился вниз, нашел лопату с обломанной рукояткой (он приглядел ее в льнем углу сарая еще днем), вышел и завернул за угол.Здесь на покатой полянке был до войны, судя по всему, виноградник. «Другого места я сейчас не найду для тебя, старшина. И никакого памятника тебе не поставлю. Буду жив, приду сюда вместе со своей ротой. Тогда и отдадим мы тебе все воинские почести. Ты заслужил их, славный наш «бог вождения»! А пока прости... »