И вот она пошла, матушка-пехота, царица полей. Стрелковые полки дивизии прорыва, за которыми, расширяя брешь в обороне противника и пробиваясь в ее глубину, должны были двинуться танки и механизированная бригада Кравчука. Артиллерийский обстрел немецких позиций стал реже, огонь был перенесен в глубину. Сильная оптическая система стереотрубы, казалось, вплотную приблизила берега канала. По настеленным ночью, чуть прикрытым водой гатям двинулись к местам переправ танки непосредственной поддержки пехоты. Были видны, как на тактических учениях, развернувшиеся в цепи роты. Между атакующими зачастили минные разрывы, из немецких тылов начала бить не подавленная до конца артиллерия, снаряды стали рваться даже впереди, позади, справа и слева от КП командира корпуса. Передний край, измолоченный артиллерийским огнем наступающих, бушующий сейчас пулеметными и автоматными очередями, трескучими разрывами мин, стало постепенно заволакивать тяжелым черным дымом. Он скрыл от глаз Гурьянова всю картину атаки. Но было уже ясно, что дивизия прорыва форсировала Шарвиз, преодолела противопехотные заграждения на его западном берегу и сейчас ведет бой в первой и во второй траншеях противника.
От грохота орудий позади, за спиной батальона, у Авдошина ломило в ушах. На противоположном берегу канала, как хворост в костре, не переставая, потрескивали автоматные очереди. Далеко слева испуганно, панически бил тяжелый немецкий пулемет.
«Сейчас... Вот пройдут наши танки, и надо вставать. Опять под огонь, под немецкие пули. Свалишься в это болото, затянет, и товарищи не найдут. И похоронная команда тоже не найдет... »
Рафаэль, его связной, ординарец и порученец, растерянно глядел по сторонам своими желтыми кошачьими глазами. Его веснушчатое лицо было забрызгано грязью.
Послышался тяжелый, густой рокот танковых моторов. Совсем близко, на этом берегу канала, ахнул немецкий снаряд. Порыв ветра хлестнул в лицо Авдошину холодной водяной пылью. Второй снаряд разорвался позади, там, где шли танки.
Солдат взвода не было видно. Они залегли в неглубоких, наспех вырытых окопчиках по обеим сторонам оставленного для «тридцатьчетверок» прохода. Но Авдошину казалось, что он видит сейчас их всех, напряженных, готовых к броску вперед, в низко надвинутых, заляпанных землей касках.
Танки прошли метрах в пятнадцати от него. Передний чуть не смял небольшой красный флажок, которым был отмечен проход. По земле заклубился синеватый горький дым отработанного газойля, пахнуло запахом железа и разогретого машинного масла.
«Ну, как говорится, с богом ура! » — вздохнул Авдошин, приподнимаясь. Над взводом прозвенела и замерла длинная, призывная трель его свистка.
Поднялись и побежали за танками Варфоломеев, Вартанян, Горбачев. Мелькнул в синем облаке дыма Быков. Совсем рядом, шлепая по хлюпающей, залитой водою земле, тяжело протопал Кочуев-большой и следом за ним, похоже, Ленька Бухалов. На берегу, возле самого моста, рванул вверх, будто нефтяной фонтан, черный столб вывороченной снарядом земли, и Авдошину показалось, что среди комьев грязи в буром дыму разрыва мелькнула человеческая фигура с растопыренными руками. Он обернулся к Рафаэлю, мотнул головой:
— Двинули!
До переправы было метров полтораста. Танки уже шли по ее грохочущему бревенчатому настилу. Между ними мелькали фигурки пехотинцев.
Авдошин бежал, чувствуя, как вязнут в болотной грязи сапоги, хлещут по ногам тяжелые мокрые полы шинели. Остановиться и подцепить их крючками к ремню сейчас было некогда и опасно: мины стали рваться чаще и ближе. Дымки разрывов мгновенно вырастали то справа, то слева, то позади танков и идущей за ними пехоты. Загрохотало в тылу — немцы нащупывали огнем позиции советской артиллерии. Перекрывали подходы к переправе через капал. На той стороне Шарвиза, заволакивая горизонт, стелились низкие длинные облака серого дыма.
У самой переправы Авдошин догнал Бухалова. Тот был не похож на самого себя. Весь в грязи, мокрый, нервно-веселый.
— Искупался! — крикнул он командиру взвода. — Мина ка-ак даст!..
На мосту их догнал и Рафаэль. Скользя по круглым неотесанным бревнам, ободранным гусеницами танков, они бежали рядом за шедшей впереди «тридцатьчетверкой». Из выхлопных труб танка летел синий дым, и от него першило в глотке, слезились глаза.
Вдруг танк резко качнулся с кормы на нос, всхрапнул мотором, и из-под его гусениц полетела жидкая грязь. Отплевываясь и ругаясь, Авдошин свернул вправо. Бревен под ногами больше не было, сапоги увязли в тягучей, хлюпающей жиже.
«Все! Перебрались! »
Авдошин оглянулся. Бухалов, угодивший в минную воронку, ковырялся по колено в грязи. Рядом с ним топтался Рафаэль, пытаясь помочь ему вылезти.
Острый вибрирующий звук, нарастая, возник вдруг где-то высоко, над самой головой. Быстро взглянув в ослепительную, солнечную синеву неба, Бухалов плюхнулся в кучу земли на краю воронки, потянул за собой Рафаэля. Авдошин увидел это, уже падая, ожидая взрыва. Но свист резко оборвался, и все.