Югославия в XX веке. Очерки политической истории

В этой секретной переписке советская сторона ни словом не упоминала, однако, о претензиях к югославскому руководству по части балканской политики Белграда, т. е. об основных непосредственных причинах, вызвавших кризис в советско-югославских отношениях. А общие политико-идеологические обвинения в оппортунизме и отходе от марксизма-ленинизма не соответствовали реалиям ни внутренней, ни внешней политики коммунистического режима Югославии. Действительности отвечало лишь то, что говорилось в советских письмах об антидемократических порядках внутри КПЮ и о полусекретном характере ее деятельности. Но заботой Кремля была, конечно, отнюдь не демократия в КПЮ, и это обвинение призвано было лишь подкрепить общую атаку на югославское руководство.

В Москве, начиная эту атаку, рассчитывали, помимо прочего, на перспективу использования, во-первых, советского влияния в самой КПЮ, в том числе и среди ее видных деятелей, во-вторых, – давления с помощью Коминформа.

Первое было, в частности, связано с позицией упоминавшегося выше Жуйовича, поддерживавшего негласную связь с посольством СССР в Белграде и обсуждавшего с советскими дипломатами возможности шагов, направленных против линии Тито и его ближайшего окружения⁷⁷. Но открытое выступление, на которое решился Жуйович на пленуме ЦК КПЮ 12–13 апреля, не дало никаких результатов, он остался в одиночестве и был исключен из ЦК⁷⁸. Позже его исключили из партии и 7 мая арестовали. Вопрос об аресте Жуйовича, а также другого видного деятеля КПЮ А. Хебранга, которого Тито обвинил заодно с Жуйовичем (судя по ряду данных, безосновательно), стал в июне 1948 г. накануне второго совещания Коминформа, предметом особенно острой переписки между советским и югославским руководством⁷⁹. Однако до совещания Коминформа никаких других выступлений внутри КПЮ против позиции югославской верхушки во главе с Тито организовать не удалось.

Что же касалось Коминформа, то он был задействован сразу: свое первое письмо от 27 марта советская сторона, не уведомляя об этом Белград, тут же разослала лидерам восточноевропейских компартий, входивших в Коминформ⁸⁰. Они должны были последовать за Москвой и присоединиться к осуждению югославов. А этим, с одной стороны, усиливалось политическое давление на югославское руководство, с другой – возникал серьезный дополнительный инструмент воздействия на самих коммунистических деятелей остальных стран Восточной Европы, положение в которых также тревожило Кремль.

Почти параллельно с подготовкой записки о КПЮ от 18 марта в Отделе внешней политики ЦК ВКП (б) готовились по заданию во многом аналогичные материалы относительно компартий Польши (ППР), Чехословакии (КПЧ), а также Венгрии (КПВ). 5 апреля Суслову были представлены записки «Об антимарксистских идеологических установках руководства ППР»⁸¹ и «О некоторых ошибках коммунистической партии Чехословакии»⁸². Они писались в марте: один из вариантов записки о ППР, предшествовавший окончательному, датирован 24 марта⁸³. В марте же в отделе была составлена и записка «О националистических ошибках руководства Венгерской компартии и буржуазном влиянии в венгерской коммунистической печати»⁸⁴.

Но обвинениям в отношении руководителей ППР, КПЧ и КПВ не был дан тогда дальнейший ход. Очевидно, заготовки были сделаны прежде всего на случай, если те вдруг не захотят присоединиться к атаке на Белград. А такого рода подозрения в их адрес не были абсолютно беспочвенными. Из архивных документов видно, что, получив копии советского письма югославам от 27 марта, большинство лидеров восточноевропейских компартий-членов Коминформа не торопились реагировать на него так, как нужно было Кремлю.

Политбюро ЦК Болгарской рабочей партии (коммунисты), хотя и приняло 6 апреля решение о солидарности с советской позицией, не сочло, однако, необходимым посылать его в Москву, а вместо этого лидер БРП (к) Димитров, который должен был полторы недели спустя отправиться во главе правительственной делегации с официальным визитом в Чехословакию и в связи с этим проезжать через Югославию, выразил желание задержаться на обратном пути в Белграде для переговоров⁸⁵. Руководители же польской, румынской и чехословацкой партий сначала вообще не посчитали нужным принимать решения по поводу советского письма. Объясняя немного позже такое поведение, например, председатель ЦК КПЧ К. Готвальд в беседе с референтом Отдела внешней политики ЦК ВКП (б) А.И. Антиповым 17 апреля 1948 г. оправдывался тем, что руководство КПЧ сразу же целиком поддержало советскую точку зрения, но не думало, что по такому случаю требуется какое-то специальное решение⁸⁶.