Как-никак в прежние времена обитала на олимпе, в просторечии именуемом обкомом партии, откуда ее направили, точнее, бросили на укрепление отсталого объекта, каковым и был до нее кукольный театр. И ведь как театр поднялся! От «Колобка» до Шекспира, но об этом как-нибудь потом.
Короче говоря, при первом знакомстве с Даниэлем баба Рая, как называли ее уральские кукольники, должна была, да просто обязана была растеряться. Но виду, разумеется, не подала. Глазом не моргнула. Хотя – голову даю на отсечение – газетные заголовки по поводу небывало скандального процесса над двумя писателями (а кто, спрашивается, тогда этих газет не читал!) – жирные черные заголовки так и замелькали под ее высокой прической: и «Наследники Смердякова», и «Перевертыши» – да мало ли! А тут вот он, перевертыш…
Что Раиса Николаевна когда-нибудь может покинуть театр кукол, – поверить в такое было невозможно. Во всяком случае, кукольники Уральской зоны верить в это не собирались. А когда все-таки поверили – что делать? – никак не могли понять, как будут теперь существовать врозь. Такое и представить никто не мог.
Скоро выяснилось – театру без нее пришлось скверно. Она же хоть и оформила пенсию, удаляться от дел не собиралась. Нашла-таки выход наша баба Рая, придумала, как со своим детищем не расставаться. Тотчас отправилась работать в Тюменский краеведческий музей и там занялась важным делом: вписать наши куклы и маски в общее историческое славословие города Тюмени.
Оговорю сразу – бывая в Тюмени по делам кукол, я как-то умудрилась в этот музей не попасть. Почему? Да кто ж его знает. Наверное, мне тогда и в голову не могло прийти, что когда-нибудь не буду делать спектакли в этом славном городе и в этом театре, и… Короче говоря, в музее не была. Не успела. Не посетила! Хотя вообще-то любила эти краеведческие музеи и, попадая в какой-нибудь российский город, именно такой музей обязательно посещала. Что-то меня в их устройстве трогало, хотя экспозиции кукольного театра ни в одном городе что-то не припомню. Может быть, потому, что краеведение мыслило другими масштабами – мезозойской эрой и мировой революцией. От ископаемого моллюска, имевшего счастливую возможность угодить на музейный стенд из раскопа местной почвы, – до Героя Социалистического Труда. Его портрет в комбинезоне, с ликом победоносным и суровым, за штурвалом, обычно завершал трудный путь данного города к светлому будущему. Ну какие уж тут куклы, хочу я спросить. Калибр не тот.
Только баба Рая рассуждала иначе и не привыкла к тому, чтобы ее замыслы не осуществлялись. Вот так и вышло, что Тюменский театр кукол и масок взял да и занял весьма внушительное место, потеснив другие экспонаты в разделе «Современность».
Раиса Николаевна была хорошей хозяйкой, всего у нее в музее было в избытке, и кукол, и масок, и фотографий спектаклей, и портретов актеров и режиссеров – да всех! Одним словом, перетащила реальный театр в некую виртуальную среду, в музейную зону, где он, кукольный театр этот, собрался пребывать вечно.
И вот – не хотите ли! – именно она, Раиса Николаевна, надумала открыть уголок Даниэля – и где! – в Тюменском краеведческом музее!
Юлия уже не было на свете. Он так и не узнал, чего удостоился.
А она взялась за дело всерьез. По всем правилам. Попросила образец рукописи, фотографию, какую-нибудь вещь из личного обихода. Так принято в музейном деле.
Правда, времена уже изменились, запрет на одиозное имя как-то сам собой улетучился – но не до такой же степени!
Однако она и директрису краеведческого музея убедила. И когда издательство «Московский рабочий» выпустило книгу прозы и лагерных стихов Ю. М. Даниэля, а я эту книгу Раисе Николаевне привезла, директор музея всерьез огорчилась – лучше бы мы ее издали, а не Москва!
Итак, музей тюменский запросил все, что в таких случаях положено:
рукописи;
фотографию;
какой-нибудь предмет из числа тех, что стоят на письменном столе всякого порядочного писателя.
Что ж, все было доставлено.
Так имя «Даниэль», столь долго запрещаемое, оказалось вписано в историю тюменских кукол и масок, память об этом и хотела сохранить Раиса Николаевна.
Дело же было так. В год Олимпиады (1980) в Москву на гастроли прибыли два тюменских спектакля, один поставил М. Хусид, другой – Ю. Фридман, один – «Пер Гюнт» Г. Ибсена, другой – «Карлик-нос» Гауфа. Так получилось, что художником там была я, о чем задним числом можно только пожалеть, да и не только тогда, но и сейчас: уж слишком жестоко все обернулось.
Хусид прорывался на передовые позиции авангарда. «Таких не знали небеса», как пелось в подарочной песенке, которую написал Даниэль.
И вот в театре Образцова были сыграны два тюменских спектакля. «Карлик» прошел на ура, «Пер Гюнт» вызвал скандал, и какого масштаба!
В какой-то западной газете появилась заметка про сей спектакль, там упомянуто было, кто художник этого несчастья. Жена, мол, известного диссидента и так далее.