Юлий Цезарь. Полководец, император, легенда

В «Записках о Галльской войне» Цезарь возлагает всю вину за это несчастье на Сабина. Котта изображен как человек, который выдвигал разумные аргументы и в минуту опасности вел себя так, как подобает римскому аристократу. Оба легата происходили из семей, не пользовавшихся особым влиянием, поэтому Цезарю не приходилось заботиться о том, что, критикуя их, он заденет кого-либо в сенате. Он утверждает, что воссоздал события по рассказам выживших и допросам пленников, захваченных впоследствии. Версия, изложенная в «Записках», не содержит явных натяжек и преувеличений и похожа на другие военные катастрофы, происходившие в разное время, — например, разгром Эльфинстона и Макнотена при Кабуле во время первой афганской войны[69]. События действительно могли разворачиваться таким образом, но Цезарь явно смягчает последствия катастрофы и дистанцируется от ее виновников. Он дает очень подробный рассказ с описанием спора между командирами и неразберихи в римской армии, когда она попала в засаду. Помимо мужественных, но тщетных попыток Котты сплотить людей, здесь есть героические зарисовки, такие как подвиг центуриона, погибшего при попытке спасти сына, или поведение орлоносца, на этот раз названного по имени в отличие от безымянного героя высадки в Британии, который успел бросить свой штандарт в безопасное место, прежде чем погиб сам (орел так или иначе был захвачен галлами в качестве боевого трофея, когда последние римляне, которые нашли убежище в лагере, ночью покончили жизнь самоубийством). Цезарь постарался возложить вину на своего легата, но лишь немногие современники поверили этому, и все наши источники рассматривают случившееся как его лично поражение. Как проконсул, наделенный правом imperium, он нес ответственность за всю армию, находившуюся под его командованием (кстати, этим объясняется официальное начало любого письма, отправленного римским губернатором сенату: «Я нахожусь в добром здравии, как и моя армия»), Сабин и Котта были его легатами, то есть представителями, выбранными им лично и действовавшими по его приказу, и если они командовали совместно, то вина за такую двусмысленную ситуацию ложилась на самого Цезаря. Наполеон как-то заметил, что лучше иметь одного плохого командира, чем двух хороших с равными полномочиями. Сабин не повиновался приказу Цезаря, когда решил выступить из лагеря, но даже это подразумевает, что проконсул либо не выразил свое намерение с достаточной ясностью, либо не приучил своих легатов к строгой дисциплине. В конечном счете Цезарь нес ответственность за все, даже за ошибки, совершенные его подчиненными. Значительная часть его армии была уничтожена воинами не самого могущественного из галльских племен. Такое произошло впервые и поставило под сомнение иллюзию непобедимости римлян, созданную его постоянными успехами до этого момента [10].

Первые признаки назревающего восстания появились, когда Амбиориг и его сторонники проехали по землям своих соседей атуадуков, а потом по землям нервиев. Подавляющее большинство эбуронов разошлось по домам со своей добычей, как это было принято у племенных ополчений на всем протяжении военной истории. Однако весть об их успехе всколыхнула другие племена и убедила нервиев в необходимости нанести удар по легиону, пережидающему зиму на их землях. Этим легионом командовал Квинт Цицерон, назначенный легатом для упрочения хороших отношений между его братом и Цезарем. Квинт сделал то, что было необходимо для его семьи, но служба в армии совсем не прельщала его. В письмах домой он жаловался на тяготы военной кампании, и по некоторым признакам можно судить, что он был занят не только исполнением своих обязанностей. Осенью 54 г. до н. э. во время перехода легиона на зимние квартиры он сообщил брату, что сочинил четыре трагедии всего лишь за 16 дней. Впрочем, когда нервии неожиданно напали на его лагерь, Квинт Цицерон проявил себя с хорошей стороны. Римлян застали врасплох, так как они еще не получили известия о катастрофе, постигшей Сабина и Котту, но они быстро отразили первую атаку. Нервии при поддержке союзных кланов атуадуков и некоторых эбуронов устроили осаду лагеря. За одну ночь солдаты Цицерона соорудили 120 башенок для укрепления внешнего вала, материал для которых уже был собран в лагере, но строительство укреплений, очевидно, не было завершено. Теперь работа продолжилась в бешеном темпе. На следующий день легионеры успешно отразили второй приступ.