Юлий Цезарь. Полководец, император, легенда

Тринадцатый легион был сформирован Цезарем семь лет назад и все это время служил под его командованием. Солдаты верили, что он приведет их к победе, как это всегда случалось в прошлом. Они помнили его щедрость при дележе трофеев, похвалы и награды. В какой-то момент Цезарь почти удвоил ежегодное жалованье легионера и довел его со 125 до 225 денариев. Многие солдаты Тринадцатого легиона были родом с равнин к северу от реки По и официально имели статус латинян, но он обращался с ними как с полноправными гражданами. Все их командиры, включая нескольких трибунов и 60 центурионов, были обязаны ему своими назначениями и последующим повышением. Некоторые люди первоначально были рекомендованы ему Помпеем, и им разрешили беспрепятственно уйти со всеми пожитками, если совесть или соображения чести не позволяли им остаться под командованием Цезаря. Нам не сообщают, сколько людей действительно решили воспользоваться этим предложением. Солдаты и командиры не только Тринадцатого легиона, но и всей армии многое получили от Цезаря и в будущем могли ожидать еще большего, особенно земельных наделов для демобилизованных ветеранов. Сенат, где преобладали противники Цезаря, едва ли мог проявить щедрость в этом отношении. В прагматическом смысле армия, остававшаяся в Галлии, имела материальный интерес в победе Цезаря, если уж дошло до гражданской войны. Они знали своего командира и доверяли ему после долгой службы, в то время как его противники оставались для них фактически неизвестными людьми.

Преданность армии Цезаря во время гражданской войны и даже после его смерти действительно была необыкновенной, но ее нельзя воспринимать как нечто само собой разумеющееся. Большей частью она возникла в результате тесной связи между полководцем, его командирами и солдатами во время военных кампаний в Галлии, когда он тщательно воспитывал и вознаграждал их. Легионеры и в особенности командиры достаточно хорошо знали, что происходит в Риме. Многие в армии Цезаря считали, что он (а вместе с ним и они сами) претерпел несправедливые обиды и пострадал от махинаций группы сенаторов, чье собственное поведение не давало основания рассматривать их как законных правители Римской республики. Многие римляне, как богатые, так и бедные, испытывали сильную сентиментальную привязанность к институту трибуната. Ощущение своей правоты наряду с преданностью своему полководцу и личным интересом было залогом того, что армия Цезаря без колебаний вступит в бой с другими римлянами для восстановления справедливости [3].

Выбор не требовал каких-либо нравственных усилий для солдат Цезаря, но для большинства римлян он был очень трудным. К началу военных действий лишь очень немногие из них имели четкие убеждения по этому поводу. Даже некоторые из тех, кто выступал в роли ревностных сторонников той или иной стороны, теперь заколебались и отступили. Одним из них был Гай Клавдий Марцелл, консул 50 г. до н. э., который вручил меч Помпею и призвал его на защиту Республики. Теперь, когда гражданская война действительно началась, он предпочел сохранять нейтралитет, возможно, думая о своем браке с племянницей Цезаря. Кальпурний Пизон едва ли мог выступить против своего зятя и не играл активной роли в войне, особенно в первые месяцы. Семейные связи и давние дружеские узы играли главную роль в определении своей позиции для многих людей, но в тесном мире римской элиты у большинства имелись связи с лидерами обеих сторон, и они оказались в очень затруднительном положении. Воспоминания о борьбе между Суллой и сторонниками Мария напоминали о том, что нейтралитет не гарантирует безопасности. Брут, сын Сервилии, тщательно избегал встреч и разговоров с Помпеем, так как последний казнил его отца в 78 г. до н. э., во время мятежа Лепида. Теперь он решил, что давний любовник его матери борется за неправое дело, и объявил о своей готовности служить под командованием убийцы своего отца. Отчасти это было делом принципа, но с учетом его семейных связей возникает мало сомнений в оправданности такого решения. Брут вырос в доме Катона и разделял любовь своего дяди к философии, а его жена была одной из дочерей Аппия Клавдия [4].