Юность

— Да, но если вы там будете, то ломать они побоятся.

Входя через несколько минут в учительскую, я подумал, что предложение это дурацкое. Теперь придется все оставшиеся перемены копаться в снегу с малышней. С другой стороны, Ю так обрадовался. Я прикрыл за собой дверь туалета, расстегнул молнию и направил струю на фаянс, чтобы учителя не услышали плеска. Когда я мыл руки, то рассматривал в зеркале свое лицо. На несколько секунд мною завладело странное чувство, будто я гляжу на себя одновременно изнутри и снаружи — такое обычно бывает, когда смотришь себе в глаза, в которых, бесспорно, отражается состояние души; но едва я вышел из туалета, как и думать забыл об этом ощущении, как забыл о полотенце на крючке или мыле в небольшом углублении на раковине — обо всех этих предметах, которые существуют лишь в настоящий момент, которые висят или лежат в темном помещении вплоть до той секунды, когда дверь снова откроется и вошедший возьмет мыло, вытрет полотенцем руки, посмотрит в зеркало на собственную душу.

Я ужинал в гостиной, когда в дверь позвонил Нильс Эрик. Ветер наметал на него снег с большого сугроба рядом. Деревню невидимым куполом накрывал гул моря.

— Я ужинаю, — сказал я, — но уже заканчиваю. Заходи давай.

— Ты что, сразу после еды плавать собираешься? — спросил он.

— У меня на ужин рыба, — сказал я, — а рыба и сама плавает.

— Это точно, — согласился он.

— Хочешь? Икра с картошкой.

Он покачал головой, разулся и вошел в гостиную.

— Ну что? — начал он. — Как дела?

Я пожал плечами, проглотил кусок и сделал большой глоток воды.

— С чем?

— Со всем, — сказал он. — Например, с писательством.

— Хорошо.

— А с преподаванием?

— Хорошо.

— А с сексом?

— Ну-у… что тут скажешь? Не особо. А у тебя?

— Ты и сам сегодня видел, — ответил он. — Этим все и ограничивается.

— Ясно. — Я соскреб последние икринки, размазал их по раздавленной картофелине, насадил ее на вилку и отправил в рот. Губы сделались гладкими от жира.

— И перспективы в этом отношении тоже не особо радужные, — продолжал он. — Все девушки старше шестнадцати отсюда уехали. Остались школьницы и их матери. А среднее звено искоренено.

— Среднее звено искоренено, — повторил я и, встав, положил на тарелку приборы, взял в другую руку стакан и пошел на кухню. — Звучит так, как будто на них нарочно охотились.

— Но ведь так оно и есть! Если бы они до сих пор тут жили, мы выступали бы в роли охотников. Но они живут в других местах, и там на них охотятся другие.

Я поставил тарелку со стаканом возле мойки и пошел в спальню за плавками.

— До меня наконец дошел смысл выражения «Страна вечной охоты», — сказал я. — Раньше я никак не мог взять в толк, что в этом такого замечательного. Вечно бегать по лесу в поисках дичи. Оказывается, это в переносном смысле.

— Не знаю уж, что в этом такого замечательного. — Нильс Эрик заговорил громче, чтобы мне в спальне было его слышно: — Занятие мучительное, а добыча ничтожная. По крайней мере, у меня так. Куда лучше встречаться с кем-нибудь одним.

Я положил в пакет плавки и полотенце, подумал, не нужно ли еще чего-нибудь, но нет, пожалуй, это все, что требуется.

— У тебя давно в последний раз была постоянная девушка? — спросил я.

— Три года назад. — Увидев, что я собрался, он направился к двери.

— А учительницы тебе как? — спросил я.

Он нагнулся и зашнуровал ботинки, а когда выпрямился, щеки у него слегка покраснели.

— Если им захочется, то я с удовольствием, — сказал он.

По дороге мы поднимались молча — в такой ветер ходьба сама по себе требовала усилий.

Снежинки больно впивались в неприкрытые участки кожи. Когда мы нырнули в здание школы, у меня было такое чувство, словно я спустился с палубы в трюм большого корабля. Нильс Эрик зажег свет, мы, прыгая через несколько ступенек, поднялись по лестнице и, усевшись в раздевалке друг напротив друга, начали переодеваться. Ветер бился в стены и выл в вентиляции, но внутри было спокойно. Может, это от неподвижности? Помещения были пусты, вода в бассейне спокойно поблескивала.

Запах хлорки околдовывал. В голове замелькали картинки из детства, когда мы каждую неделю ездили в бассейн Стинтахаллен: бумажные кульки со сладостями, которые мы покупали в маленьком магазине, вкус леденцов в форме гаек, зеленых и черных, лакричных и мятных. Лампы, похожие на тропические водопады. Белая купальная шапочка с норвежским флагом, темно-синие очки.

Я затянул шнурок на плавках и прошел в наш небольшой бассейн. Плитка на полу холодила ноги, снег кружился в свете фонаря за окном, в подступающей к ним заоконной тьме.

Вода в бассейне, темная сверху и синяя в глубине, блестела, словно зеркало. Даже жалко ее тревожить, подумал я. По крайней мере, нырять с разбегу я не стал, а вместо этого спустился по металлической лестнице и постарался не поднимать волны. Впрочем, старался я напрасно, потому что вошедший следом за мной Нильс Эрик подбежал к краю бассейна и прыгнул в воду, так что разлетелись брызги. Он проплыл под водой до противоположного бортика, вынырнул и, с шумом вдохнув, тряхнул головой.

— Красота! — крикнул он. — Ты чего, трусишь?