Юность

— Нет! — крикнул я в ответ.

— В воду заходишь, как старая бабка!

Внезапно я вспомнил, как однажды обманул Дага Лотара. Я зашел в бассейн на несколько минут раньше, чем он, вывернул купальную шапочку наизнанку, надевая, слегка сдвинул ее на затылок, как делают пожилые женщины, и, вытянув голову повыше над водой, поплыл, медленно, со старушечьей старательностью разводя руки. Старушка из меня получилась такая правдоподобная, что Даг Лотар меня не узнал, хотя в просторном бассейне нас плавало всего четверо. Бросив на меня взгляд, он отнес меня к другой категории и перестал замечать. Он позвал меня, но, не дождавшись ответа, развернулся и скрылся в раздевалке.

Выпятив грудь, я медленно рассекал воду, а затем нырнул, пару раз с силой взмахнул руками и оказался у противоположного бортика. Нильс Эрик с другой стороны старательно изображал кроль. Я проплыл бассейн туда и обратно, снова и снова, после чего остановился возле дальнего бортика и посмотрел в окно. Положив руки на бортик, я обернулся и взглянул на белые брызги, разлетавшиеся из-под рук и ног Нильса Эрика, и вспомнил, как отец Гейра однажды сказал, что, когда плывешь кролем, надо лежать спокойно, словно под тобой вата. Взгляд мой упал на открытую дверь.

Дьявол, точно. Сауна.

Я вылез, прошел в раздевалку и включил печку в сауне, после вернулся в бассейн и плавал еще с полчаса, пока мы не решили, что пора вылезать.

В сауне мы залезли на верхний полок. Я плеснул на камни водой, и меня обдало паром, быстро заполнившим тесную кубическую комнатушку.

— Вот он, главный бонус этой работы. — Нильс Эрик отбросил назад мокрые волосы.

— И единственный, — сказал я.

— Еще бесплатный кофе. И газеты. А при увольнении — торт.

— Ура, — добавил я.

Мы помолчали. Он пересел на полок пониже.

— А ты много где успел поработать? — немного погодя спросил я, прижавшись спиной к стенке. От жара голова потяжелела, как будто в нее залили свинец.

— Нет. Только в больнице. А, ну да, и в парке — давным-давно, в летние каникулы. А ты?

— Садовником, на паркетной фабрике, в газете, в психушке. И на радио. Но за радио не платили, так что это не считается.

— Ага… — лениво пробормотал он.

Я взглянул на него. Нильс Эрик, закрыв глаза, привалился к полку, на котором сидел я, и уперся в него локтями. Присущая ему живость и энергия оттенялась чем-то иным, стариковским, трудноопределимым, так как оно ничем себя не проявляло, присутствуя только в виде некой ауры, которую замечаешь лишь отрицая ее, как в тот раз, когда меня ошарашило, что он тоже слушает The Jesus and Mary Chain и они ему нравятся, ну да, а впрочем, почему это меня удивило?

Он выпрямился и повернул голову.

— Слушай, — проговорил он. — Я тут надумал кое-что. Знаешь дом Хильды?

Я покачал головой:

— Дом Хильды? Это еще что такое?

— Такой желтый домик у поворота. Там жила Хильда, бабушка Эвы. Несколько лет назад она умерла, и теперь дом пустует. Я тут с владельцами поговорил, и они счастливы будут его сдать. Без жильцов он быстрее обветшает. И аренду маленькую хотят, почти ничего. Всего пять сотен в месяц.

— И что? — не понял я.

— Мне одному целого дома многовато. Я подумал — может, снимем его на двоих? Сэкономим кучу денег на аренде, да и еда дешевле выходит, когда живешь вдвоем. Что скажешь?

— Ну-у… — протянул я. — Почему бы и нет?

— Спальня у каждого будет своя, остальные комнаты — общие.

— Тогда все решат, что мы геи, — сказал я. — Двое практикантов нашли друг друга.

Он расхохотался:

— И ты это говоришь, когда мы с тобой сидим наедине в сауне…

— То есть слушок уже пополз?

— Нет, конечно, ты чего, спятил? Твой интерес к противоположному полу очевиден. Ориентацию твою никто под сомнение не ставит. Ну так как, согласен?

— Да. Хотя нет. Мне же писать надо. А писать я могу только в одиночестве.

— Там рядом с гостиной еще одна комната есть. Можешь ее занять. Она как раз подойдет.

— Ну, тогда, собственно, почему бы и нет, — согласился я.

Когда мы, переодевшись, поднимались по лестнице, я задал вопрос, давно меня мучивший, задать который в сауне мне претило из-за наготы.

— В той сфере, которую мы сегодня затронули, у меня проблема, — начал я.

— Это в какой?

— В сексе.

— Давай, выкладывай!

— Говорить об этом нелегко, — сказал я, — но дело в том, что… Да, у меня все как-то чересчур быстро получается. Вот так. Как-то так.

— А-а, в лучших традициях, — он кивнул. — И что?

— Да ничего. Я думал, может, ты чего посоветуешь. Когда такое случается, чувствуешь себя ужасно неловко, сам понимаешь.

— Насколько быстро? За минуту? Три? Пять?

— По-разному бывает. — Ухватившись за ручку, я толкнул большую стеклянную дверь.

Кожа, сохранившая тепло сауны, не чувствовала ветра. Я видел, как он свирепствует между зданиями, но едва ощущал.

— Наверное, минуты три-четыре.

— Карл Уве, но это вполне себе неплохо. — Он плотнее обмотал шею шарфом и натянул на уши шапку. — Четыре минуты — это довольно долго.

— А у тебя с этим как?

— У меня? Наоборот. Я могу сто лет пыхтеть, и все без толку. В общем, тоже сложности. Могу полчаса стараться, и все равно никак. Иногда проще прекратить.