Юность Барона. [3 книги]

— В свою очередь соглашусь, что мой как бы комплимент исключительно бестактен. Клавдия Михайловна, раз уж такое дело, позвольте вопрос личного характера?

— Да, конечно.

— Вам известны обстоятельства гибели Михаила Михайловича Хромова?

Лицо Клавдии исказилось неподдельной болью.

— Нет. Я даже не знала, что дядя Миша погиб. Когда это случилось?

— Судя по всему, в ноябре 1942-го.

— Дело в том, что в конце августа у нас образовалась редкая возможность переправить на Большую землю партию раненых. Вместе с нею в Тихвин улетела и я. И с тех пор никого из наших больше не встречала. За исключением Юры. А что, это как-то связано…

— Нет. Просто Хромов был моим другом.

— Дядя Миша, он… он очень хороший человек. Был. Я его очень любила. Его и Сережу Лукина. Если бы не они, меня вообще могло не быть сейчас на этом свете.

— Как?! Как вы сказали? Сергей Лукин?

— Ну да.

— Он что? Он тоже был в вашем отряде?

— Лукин попал к нам в октябре 1941-го. Вскоре после того, как бежал из немецкого плена. Я помню, как в день его у нас появления дядя Миша увел Сергея в землянку и беседовал с ним часа три, не меньше. А потом пошел к командиру и персонально за него поручился.

Кудрявцев задумчиво потер лоб.

— М-да… Как говорили древние мудрецы, предопределенного роком не может избежать даже Бог. А вас, выходит, тогда, летом, тоже ранили?

Реакция Анисимовой на сей, казалось бы, невинный вопрос последовала совершенно удивительная: она залилась краской и, насупившись, произнесла почти сердито:

— Вы могли бы обойтись и без наводящих вопросов.

— В каком смысле?

— А в таком, что, изучив мое персональное дело, вы, разумеется, не оставили без внимания тот факт, что в феврале 1943 года у меня родился сын. Исходя из чего нетрудно догадаться, по какой именно причине я была отправлена на Большую землю.

На самом деле, Клавдия разозлилась напрасно. Подготовленную на нее справку Кудрявцев, конечно, читал. Но как раз этому моменту в биографии значения не придал. Но теперь, когда он увязал внезапную нервическую вспышку с услышанными подробностями, его потрясло-осенило:

— Отец ребенка — Алексеев?

— Да, — сухо подтвердила Клавдия.

— А он… знает?

— Нет. И я вас очень прошу, Владимир Николаевич…

— Я понял. Даю честное слово, что персонально от меня Юрий этого не узнает.

ИТК № 9 УИТЛК УМВД по Пермской области, март 1960 года

С некоторых пор в соликамскую "девятку" свозили все отрицалово с Урала. Воры знали, что будут страдать, — и они действительно страдали. Но в отличие от произвола красных лагерей, где морили голодом, опускали, заставляли одевать косяк на рукав и публично по радио отрекаться от воровской идеи, в "девятке" все было строго по закону. Вернее — по инструкции. А еще точнее — по сотням инструкций.

Подъем в 6:00 — шконки к стенке, лежать запрещено. Лёг — нарушение. Ночью не спишь — нарушение. Камера открылась, не встал на полосу — нарушение. И так далее, и так далее. Очень многие из тех, кто не знает, что такое тотальное подчинение инструкциям, мечтают о законе. Но эти многие не очень опытны и не мудры. Ибо, как некогда высказался печальной судьбы печальный писатель Даниил Хармс: "В тюрьме можно остаться самим собой, а в казарме нельзя. Невозможно". Оно так: когда только по закону и ничего, кроме закона, — это АД. Ну а 37-летняя Клавдия Михайловна Анисимова заведовала в этом аду больничкой (в лагерной терминологии — главлепила). Но на судьбу не роптала, работала по 10–12 часов в сутки, не жалея ни своих, ни чужих нервов. И при этом очень не любила, когда кто-нибудь совался в ее антиепархию без крестов…

Лишь около полуночи порядком измотанная за день Клавдия вспомнила об ужине и вернулась в административный корпус. В свой напоминающий монастырскую келью кабинетик. Здесь она перелила из термоса в стандартную зэковскую посудину бульон, развернула газету с упакованными в нее бутербродами и приступила к нехитрой полуночной трапезе. За этим занятием ее и застала влетевшая в кабинет медсестричка Рая.

— Клавдия Михайловна! Ой, вы кушаете? Приятного аппетита.

— Спасибо, Раечка. Хочешь, присоединяйся?

— Нет-нет, я уже.

— Что-то стряслось?

— В бараке 2-го отряда снова ЧП.

— Что на этот раз?

— Массовая драка с поножовщиной.

— Опять? Это ж какая по счету?

— С тех пор как на исправление партию черных блатных перевели — четвертая.

— А ведь еще недавно была относительно спокойная зона.

— Вот-вот. Казалось, уже и думать забыли про ихние, прости господи, сучьи войны. Ан нет, новоприбывший положенец никак не навоюется.

— Что за положенец?

— Алексеев, кличка Барон. Неделями из буров и шизняков не вылезает и все равно никак не угомонится. Замначальника оперчасти у меня всю валерьянку выпил. Из-за его художеств.

— Сколько пострадавших? — деловито уточнила Анисимова.