Юность Барона. [3 книги]

— Не получилось рывка. Обидно-то как.

Он медленно поднял руки и повернулся лицом к милиционеру.

— Не пугай людей, начальник. Твоя взяла, банкуй.

Не убирая оружия, Геращенков направился к нему, оставляя за спиной корчащегося на траве Хряща. И такая беспечность едва не стоила Алексею жизни. Усилием воли Хрящ подволочил ногу, умудрившись встать на четвереньки, затем, устойчивости ради опираясь левой рукой о газон, правой нашарил "тэтэху", засунутую за пояс брюк, и прицелился в спину нынче уже и битого, и ошпаренного милицейского бедолаги.

— НЕТ! — отчаянно завопил Барон. — Саша! Не надо! НЕ-Е-ЕТ!

Геращенков испуганно обернулся, подставляя под выстрел теперь уже голову и грудь, и… на долю секунды опередил Хряща. Выстрелил первым — раз, второй… А потом, уже в паническом приступе, — третий, четвертый, пятый…

Не разум, но звериный инстинкт вытолкнул Барона из состояния ступора, и он рванул десятиметровку, на несколько секунд сделавшись движущейся мишенью для двух оставшихся в милицейской обойме патронов. Вот только Геращенков этого его рывка даже не заметил. Да и не смог бы он выстрелить. С Лёхи достаточно было и того, что он первый раз в жизни стрелял в живого человека. И впервые же — убил человека.

А убитый им человек лежал на спине посреди клумбы, словно в загодя подготовленной, украшенной цветами могиле. Очень немногие в этом мире знали, что Хряща звали Александром Ярославовичем Невским. И совсем никто, включая самого Хряща, не знал его подлинной фамилии.

Отца полугодовалого Саши убили в феврале 1940-го на Зимней войне с финнами. А мать погибла в октябре 1941-го: очередной немецкий авианалет застал их на Троицком мосту, добежать до бомбоубежища с ребенком на руках сил не хватило, и тогда она положила Сашеньку на тротуар и прикрыла его своим телом, больше

уже не поднявшись. Документов при ней не обнаружили, а фамилию свою Саша, по малолетству, выучить не успел. Вот в детдоме его и перекрестили в полного тезку великого князя — очень уж директрисе нравился фильм с Черкасовым в главной роли.

Профессиональные моряки, будучи людьми суеверными, убеждены, что несчастье постигнет тот корабль, которому сменили название. Истоки этого суеверия восходят еще ко временам написания "Книги Перемен", автор которой, полумифический китайский император Фу Си, учил осторожному отношению ко всему, что дано судьбой от рождения. Включая имя… Вот точно так оно с Сашей и произошло. Новое, ко многому обязывающее имя счастья ему не принесло. Напротив, всё в его жизни с того момента пошло наперекосяк да под откос. В эвакуации детдомовский старожил Невский постепенно превратился в волчонка и угодил в детскую колонию, из которой выпустился уже почти волком. И с тех пор, с каждой новой посадкой, все больше обрастал шерстью и острел клыками. Кстати, именно за индивидуальное пристрастие с волчьим упоением обгладывать сахарные косточки с хрящами Сашу еще в колонии прозвали Хрящом. И кого в подобном перерождении "из князи в самыя грязи" винить? Самого себя? Директрису детдома? Немецкого летчика? Финского снайпера? Или, быть может, товарища Сталина, не обеспечившего поголовного счастливого детства?

— …Лёха! Лёшка! Живой?.. Слава богу! Не ранен? Что у тебя с лицом?.. Почему ты такой мокрый?.. Лёха! Очнись! Ты меня слышишь?

— Я. Убил. Человека.

— Перестань! Ты убил преступника.

— Не важно. Я УБИЛ ЧЕЛОВЕКА… А еще я упустил Барона.

— Нет, Лёша, — покачал головой Анденко, и лицо его перекосила гримаса злости. — Это я упустил Барона…

* * *

А Барон не оглядываясь несся по улицам и переулкам, расталкивая прохожих и пересекая перекрестки перед капотами движущихся машин. В спину неслись брань и проклятия. В лицо лупил невский бриз. Он бежал не потому, что так уж люто страшился посадки, а потому, что ему не хотелось садиться именно теперь. Потому что за этот его бег, за саму его возможность, Хрящ заплатил ценой собственной жизни. И в память о товарище Барон не имел права второй раз за вечер перейти на шаг и сдаться. Когда-то потом — быть может. Но только не сейчас.

Барон бежал. Бежал так, как в сентябре 41-го летел, спасаясь от разъяренного владельца разбитой хрустальной люстры; как в марте 47-го несся по центральному продолу сучьего барака…

* * *

Скорый поезд № 56 Ленинград — Москва отправляется через пять минут. Просьба пассажирам занять свои места, а провожающим покинуть вагоны. Па-автаряю… Скорый поезд…

Барон торопливо шел по перрону вдоль состава, изучая лица проводников и пытаясь угадать: который из них может оказаться сердобольным (либо алчным) настолько, чтобы посадить зайца. Выбор пал на толстоморденького седенького дядечку лет пятидесяти.

— Отец! Тут такое дело…

— Места есть. Билеты в кассе.

— Пять минут осталось. До отправления. Я даже до касс добежать не успею!

— Без билета посадить не могу. На линии работают ревизоры.