Юность Барона. [3 книги]

Глава седьмая

— …Так точно, товарищ комиссар третьего ранга. Есть, записал. В одиннадцать ноль-ноль. Какой кабинет?.. Принято, да… Доброй ночи… Хм… Согласен…

Майор Грабко положил трубку и обвел тяжелым взглядом всех, в этот поздний час в его кабинете собравшихся:

— Ну что, соколики? Мало — сами обгадились, так еще на репутацию отдела кучу навалили.

— Иван Никифорович! Парни здесь ни при чем. Провал разработки Барона — целиком моя вина. Мне и отвечать. За всё. Включая Хряща.

— Ох ты ж, какие мы благородные. Один вон тоже якал-якал, да потом заплакал… Разумеется, ответишь. И без этих своих напоминалок.

— Ничего подобного! — вытянулся следом за Анденко Геращенков. — Гришка тут не при делах. Хряща застрелил я. Целился, правда, в ноги… А получилось…

— …а получилось в грудь. Два из пяти. Маладца, ворошиловский стрелок! Все правильно, преступник не белка — шкурку жалеть нечего.

— Иван Никифорович! Ну зачем вы так? Вы же видите, как Лёшка переживает?

— Никак еще у кого-то голосок прорезался? Ну-ну, Захаров, валяй, продолжай. Потому — мне дико интересно: как именно переживает лейтенант Геращенков? Сколько им крокодиловых слез обронено, валериановых капель выпито и свечек в молельном доме поставлено? За упокой души четырежды судимого рецидивиста Сашки Невского по прозвищу Хрящ. Застреленного при оказании вооруженного сопротивления сотруднику милиции.

— Вот-вот, и я того же мнения, — буркнул Ладугин. — Развели, понимаешь, детский сад — штаны на лямках. Туда этому Хрящу и дорога. Жаль, заодно Барону своей пули не сыскалось.

— Так эта… Иван Никифорович… — слегка обалдел от подобного поворота Захаров. — Может, раз такой расклад, Лёху к ордену представим да и разбежимся?

— Про "разбежимся" это ты в самую точку… Ладно. Шутки шутками, но вот с не к ночи будь помянутым Бароном в самом деле нужно что-то решать. Причем срочно.

— Да тут решай не решай, а все без толку. Заляжет он теперь на самое дно. И вряд ли здесь, в Питере. Страна большая.

— Разумеется. Заляжет. Но я сейчас о другом… Значит, так, товарищи офицеры. Озвучиваю новую вводную. И очень надеюсь, что все, далее мною поведанное, не выйдет за пределы этого кабинета.

После таких слов начальника присутствующие резко подсобрались.

— В общем, так: никакого Барона в квартире не было и в ограблении он не участвовал.

— Как это?! Так ведь я ж его… собственными глазами?

— У страха глаза велики. А ты, Геращенков, чую, там под окнами в штаны наложил. Если вместо одного прицельного — пол-обоймы в Хряща разрядил.

— Иван Никифорович!

— Да ладно, думаешь, я сам, окажись на твоем месте под стволом, не обгадился бы? Но ведь, согласись, о том, что убежавший преступник был именно Барон, ты знаешь исключительно со слов инспектора Анденко? Который в свою очередь идентифицировал его как Барона, опять-таки, лишь со слов своего "барабана". А к показаниям агента всегда следует относиться с особой осторожностью. А вдруг этот… как бишь его?.. Вавила?.. все это время Анденко дезу сливал? Или просто… добросовестно заблуждался.

— Иван Ники…

— Сядь, Григорий. И помолчи. Тебе слово после будет дадено. Итак, завтра, в 11.00, нам назначено романтическое свидание с комиссаром третьего ранга товарищем Белько и с зампрокурора города товарищем Кондратьевым. На которое отправятся все, здесь присутствующие, за исключением Ершова и Ладугина.

Первый исключенный отреагировал на такое распоряжение облегченным выдохом, а вот второй, напротив, поинтересовался:

— А мы с Ёршиком, значится, доверия у комиссара и зампрокурора не вызываем?

— Нет, по иной причине.

— И по какой же?

— А вас двоих, равно как Барона и Вавилы, этим вечером на Марата не было.

— О как?! Интересное решение…

* * *

За окном крохотной служебной купешки изредка проносились огоньки далеких городков и деревушек, промелькивали желтые вспышки фонарей на переездах и полустанках, а потом все снова сливалось в единую непроглядную ночную мглу — как в кинотеатре, где свет уже погасили, но фильму еще не крутят.

Барон сидел у окна, пытаясь подсчитать: это ж сколько в общей сложности часов за последние десять дней он провел в поездах? А еще ему, сыну инженера-путейца Юрке Алексееву, невольно подумалось, что теперь, столетие спустя, гоголевская Русь-тройка окончательно переродилась в Русь-поезд. Да только вагоны в ней — сплошь разномастные, друг на друга не похожие. В "столыпинах" катят на восток бедолаги этапники, в СВ — номенклатурщики и богема, в плацкартах — раз-в-год-отпускники и командировочные с окладом в 120 рэ, в общих — мужики и селяне. Ну а в служебных купе — затравленные милицейскими ищейками зайцы…

Дверь откатилась вбок, и в купешку возвратился ленинградский спаситель Барона. Он же — проводник Иван Савельевич.

— Уф-ф-ф… Теперь до Бологого можно и передохнуть чутка. Что, Ромео, не спится?

— Нет.

— Переживаешь?.. Понятно. Стакашек жахнешь?

— А есть?

— В эмпээсь — всё есь! — хмыкнул Савельич, доставая из служебного шкапчика початую бутылку. — В конце концов, раз уж ты мне за билет по тройному тарифу заплатил, я тебе должóн и сервис соответствующий предоставить.