Юридические основания к суждению о силе доказательств и мысли из речей Председательствующего по уголовным делам

Причины свидетельства против себя бывают различны. Когда обвиняемый действительно виновен, он или думает, что предусматривает уже сложившиеся против него подозрения, или прибегает к этому рискованному средству вследствие беспокойства, чтобы отклонить от себя эти подозрения. Он робко расспрашивает, чтобы узнать, что известно или что предполагают; он не решается молчать в присутствии тех, которые свободно говорят о деле; он сам рассказывает о нем, чтобы сообщить себе вид уверенности, и к этой необходимой смеси лжи и правды он примешивает в своем рассказе такие обстоятельства, которые могли быть известны только одному ему и которые бывают ловушкой, на которую он и попадается.

Весьма вероятно, что слушающие его, особенно если разговор был начат им самим, пораженные тем, что может быть неясно и двусмысленно в извращенном рассказе, станут предлагать вопросы, чтобы добиться большего разъяснения, и получат ответы. Свидетельство против себя бывает по простой болтливости. Предполагаемый преступник, хвастаясь преступлением, по своей воле рассказывает о деле с большими или меньшими подробностями лицу, от которого ожидает удивления или симпатии. Этот случай встречается нередко. Он попадается часто между злодеями по профессии, но не ограничивается этим классом людей. Когда художник Жак был повешен в 1777 году за поджог портсмутского магазина с целью послужить делу восставших американцев, большая часть доказательств была этого рода. Он хотел заслужить себе уважение перед лицами, которых считал проникнутыми теми же чувствами, как и он.

Оно бывает по неосторожной болтовне, т. е. когда не ожидают последствий ее. Проникнутый тем же побуждением тщеславия или симпатии, человек рассказывает о каком-нибудь своем поступке, который сам по себе не заключает в себе ничего преступного, но который составляет доказательство главного факта.

Оно бывает по простой неосторожности в разговоре. Увлеченный своим рассказом, без намерения хвастать, человек передает какой-нибудь относящийся к нему факт, не замечая того, что этот случай имеет тесную связь с главным фактом его преступления. Бывают лица, увлекающиеся интересным рассказом до такой степени, что забывают о действующих лицах их рассказа и приписывают факты самим себе. Оно бывает по необдуманному намерению оправдать себя. Самый главный враг бывает прежде всего беспокойство. Если обвиняемый думает, что ему может быт приписано преступление, или если на него уже падает подозрение, он принимает меры к непрямому оправданию себя, он вводит в свои беседы факты, которые находит годными для устранения подозрений против него; но они производят противоположное действие. Оно бывает по раскаянию или вследствие замешательства от ужаса. Может случиться, что преступник, побуждаемый тоскою или угрызениями совести, облегчает себя сознанием или доверяя свою тайну своим друзьям или лицам, которых он принимает за своих друзей, или даже с намерением, чтобы его признания были предъявлены в суд как доказательства.

Оно бывает по побуждению высшего интереса. В погоне за какими-нибудь барышами или выгодами человек открывает факт, обращающийся в доказательство факта совершения им преступления. Он может открыть такой факт, не замечая последствий того, или даже сознавая последствия, как будто в рассматриваемом деле предмет, который он имеет в виду, представляет такую ценность, которою вознаграждается риск, испытываемый вследствие открытия преступления. Такого рода внесудебные признания никогда не следует признавать равнозначительными сознанию, и, как бы ни казались они ясны и решительны, судья должен проверить и пополнить их, насколько это возможно, всеми способами допроса.

Внезапные признания, сделанные лицом, не имеющим права производить следствие, есть самая слабая и наиболее сомнительная из всех улик. Они только в той мере могут быть рассматриваемы равно значительными сознанию, в какой они будут достаточны для составления убеждения. Доказательства такого рода приобретаются весьма легко: лицо могло говорить, намекая на какой-нибудь факт, а не на рассматриваемое преступление. Если свидетель принял серьезно то, что было сказано в шутку или спьяну из бахвальства, если действие, которое предполагают преступным, было само по себе невинное, то все это уничтожает доказательную силу внезапного признания. Разговор мог быть не полон и уже поэтому весьма легко мог быть ложно истолкован, переиначен. Обвиняемый мог говорить о каком-нибудь обстоятельстве, которое могло и не иметь отношения к главному факту. Он мог выпустить такое обстоятельство, которое могло бы послужить ключом для раскрытия происшествия и которое могло бы рассеять все подозрения. Недостающие факты в случайной и неполной передаче могли быть такого рода, что совершенно изменили бы характер главного факта.

Делается ли это по невежеству, невниманию или вражде — для подсудимого все равно, потому что он во всяком случае страдает одинаково.