Против улик такого рода при обыкновенном порядке вещей нельзя представить таких оправданий, какими можно опровергать и часто опровергаются чисто фактические улики.
Но тем не менее нельзя отрицать значение и внесудебного признания. Соединив внезапные признания, эти разбросанные отрывки, можно составить цепь, но при помощи такого приема, который относится по своему свойству к косвенным доказательствам, выводя доводы из вероятностей. Современный уголовный суд, руководствуется в своей деятельности не формальными правилами об уголовных доказательствах, а внутренним судейским убеждением, для которого отдельные слова, сказанные обвиняемым до суда и переданные на суде свидетелем, могут иногда иметь большее значение, нежели сознание, учиненное в последовательно изложенном показании на суде. Но и сознание на предварительном следствии не может считаться прочною уликою, ибо неизвестно при каких обстоятельствах оно дано. Кроме того, закон воспрещает читать на судебном следствии такое показание обвиняемого без его на то согласия и дает ему право не отвечать на вопросы.
Можно ли было воспользоваться сознанием, когда, в иные времена, истязуемый пыткой, вздернутый на дыбу, изможденный страданиями злополучный обвиняемый, моля о пощаде, взывал "ай, ай, умираю!.. сознаюсь:", когда сознание вытекает из дряблости характера, вызвано душевными муками, нравственною пыткой, которая для некоторых людей гораздо ужаснее физических мук, ибо здесь они бессильны, когда оно дано под давлением холодного благоразумия, под давлением последовательности врагов, наступивших ногой на горло, под тяжестью угроз в минуту отчаяния. Нельзя поэтому предлагать обвиняемому вопросы: а) темные или двусмысленные, связь которых с предметом показаний не может быть понята обвиняемым; б) уличающие, вынуждающие у него ответ, значение которого он не сознает; в) наводящие, когда известные обстоятельства представляются ему так, что ему остается отвечать лишь утвердительно. Вопросы, напоминающие обвиняемому о сознании у следователя, не согласны с духом закона и не совместны с достоинством суда. Следует, однако, заметить, что сознание обвиняемого на письме, есть речь его самого, а не простая передача его слов свидетелем, которая легко может быть не точна, переходя через посредство другого лица. Когда показание обвиняемого записано, тогда он не может отклонить сведения, которые он может узнать от своих соумышленников, тогда он не в состоянии уже изменить этот основной рассказ.
Хотя обвиняемый и может отречься от учиненного им сознания, отозваться, что подписал показание, не читая его, или что к подписанию его он был принужден угрозами или насилием, однако эти его объяснения не уничтожают значения сознания с неизбежностью и не делают прежнего сознания не существующим. Необходимо только в этих случаях выяснить, голословен ли отказ от сознания, существуют ли причины, объясняющие появление его, и возбуждаются ли вообще им сомнение в истинности прежнего сознания.
60. Сознание на суде
Только допрос на суде может считаться полной гарантией того, что сознание дано непринужденно и чистосердечно, что подсудимого никто не теснит, не пытает, не склоняет лгать на себя и на других, обещая за это всевозможные выгоды.
В истории уголовного процесса сознание в течение долгого времени признавалось безусловным, лучшим доказательством виновности. Это лучшее свидетельство всего света, по выражению нашего Свода законов. По господствующему воззрению, это не более как улика, одно из судебных доказательств и, следовательно, ни в каком случае не составляет безусловного доказательства, не устраняет применения начала внутреннего судейского убеждения при оценке уголовных доказательств. Основание, по которому собственное сознание может иметь значение доказательства, заключается в том, что никто не обязан показывать против себя. Самоизобличение противоречит естественному чувству самосохранения, которое в случае невиновности обвиняемого должно было бы побудить его не к признанию вины, но к отрицанию ее. Человеку противно обличать самого себя. Нельзя требовать от него, чтобы он ненавидел самого себя, чтобы он действовал так, как если бы он был своим врагом. Совесть подсказывает, что немыслимо позорить себя признанием факта, который не совершился. В бесчестном деянии напрасно никто не сознается. Человеку противно также быть обличаемым другими и переносить наказание.