Юридические основания к суждению о силе доказательств и мысли из речей Председательствующего по уголовным делам

Люди с слабым характером, со особым складом ума от сознательного предчувствия наказания, от волнения и отчаяния, будучи совершенно невинны, могут прибегнуть к ложным показаниям, подтасовывать фальшивые доказательства. Но это не может восполнить положительных доказательств виновности подсудимого, при отсутствии которых подобные ложные объяснения не должны считаться доказательством его виновности. Каждый храбр по-своему. Можно быть отличным солдатом, не бледнеть перед опасностью и не колебаться ввиду неприятеля, но не иметь иной храбрости — бороться с трудными обстоятельствами жизни. Бывают положения, при которых боятся борьбы против мнения партии, секты, религиозного или политического фанатизма, особенно в таких делах, которые естественно возбуждают опасения действия общественных страстей или могущественных врагов.

Характер обвиняемого, его подчиненность относительно того, кто его допрашивает, его естественная наклонность к робости или слабость его умственных способностей также могут произвести признаки страха без всякой виновности. Причины страха во многих случаях могут происходить и из других самых невинных источников физических или нравственных, напр., вследствие болезненного состояния тела или нервного возбуждения, произведенного чрезмерною робостью, от печали оскорбленной души или гнева, которые могут быть вызваны опасением вреда, который может быть нанесен чести обиженного, несмотря на его невинность. Однако следует заметить, что нет преступления, нет и страха. Есть даже люди, которые, вследствие особого расположения к хитрости, предпочитают всегда извилистые пути прямому и откровенному объяснению истины, употребляют странные средства, которые могут действовать на чувства.

В испуганной и встревоженной душе обвиняемого всегда существует состояние психологического давления, под которым он избирает себе систему оправдания, и притом без всякой вины и желания со стороны производящих следствие. Трудно ожидать спокойного и обдуманного выбора со стороны человека, которого обвиняют и который знает, что ему склонны не доверять. Поэтому судить подсудимого по его системе оправдания было бы несправедливо. Но иногда эта система сливается с логикой дела и как из той, так и из другой вытекают одни и те же вопросы.

Великую ответственность берет на себя тот, кто восстановляет перед судом душевные движения подсудимого при совершении деяния, изображение которых может быть иногда лишь фантазией оратора, так как психологический анализ должен быть научным.

Что касается до страданий душевных на суде, то как бы они тяжелы не были, они не могут ложиться в основание приговора. Здесь все не уловимо и все зависит от нравственной природы, характера, восприимчивости и взгляда человека на окружающую жизнь. Эти страдания, отрицать которые было бы не справедливо, не поддаются никакому мерилу. Могут быть случаи, когда пред судьями предстанет лукавый лицемер и будет вызывать их на оправдание картиной тяжких душевных мук и раскаяния; и предстанет человек, хотя и преступный, но в гордой душе которого, несмотря на действительные страдания, никогда не найдет места мысль, чтобы выставлять их на показ и ради них униженно просить у судей милости. И что же, как распознать того и другого, чтобы не помиловать первого и не осудить сурово второго? Вообще душевное настроение обвиняемого после совершения приписываемого ему преступления — скользкая почва, на которой возможны весьма ошибочные выводы. Лучше не ступать на нее; на ней нет ничего бесспорного. Законов для выражения горя не существует. Горе и радость больше чем всякие другие душевные настроения и порывы не подходят под какие-либо психологические правила. Одного горе поражает сразу и "отпускает" понемногу; другие его принимают бодро и холодно, но хранят его в душе как вино, которое тем сильнее, чем старше. От одного и того же нравственного удара один человек застывает и, уходя в себя, не в силах даже облегчить себя слезами, тогда как другой разливается рекою слез. Слезы и рыдания не могут заменить очевидных данных. Оно может быть принимаемо не как улика, а как последняя черта, к преступлению.

Вообще судебный опыт показывает, что обманные показания, даже действия подсудимого, предпринимаемые для самооправдания, не могут служить основанием для судебного приговора. Нужно иметь в виду, кроме того, и степень развития подсудимого.

66. Доказательная сила душевных свойств как причина преступления