Юрий Дроздов. Начальник нелегальной разведки

Я помню, как улыбались Черчилль, Трумэн, Бирнс, Эттели, Иден, когда на них нацеливались жерла теле-, кино- и фотоаппаратов. Их лица — за несколько секунд до того или равнодушные, или хмурые, или даже злые — тотчас же преображались, как будто кто-то невидимый мгновенно надевал на них маску-улыбку.

Брежнев же улыбался естественно. Я был уверен, что вот такая же добрая, открытая улыбка озаряла его лицо ещё до входа во Дворец, ещё в машине. <…>

И Брежнев, и остальные члены делегации шли, не замедляя шагов, как это делают многие другие, когда знают, что их фотографируют, но и не быстро, как ходят те, кто не желает попасть в объективы съёмочной аппаратуры. Они шли непринуждённой, спокойной походкой и появились-то здесь как раз в тот момент, когда прозвенел первый звонок, возвещающий скорое открытие Совещания»[138].

Далее — описание того, как на второй день совещания было объявлено выступление Леонида Ильича и последовали «бурные, продолжительные аплодисменты» (так писалось в наших официальных отчётах, но далее уже — большая литература, ибо цитата взята из книги), которые «не смолкали всё время, пока он шёл к трибуне»; затем — краткое описание самого выступления: он «говорил не больше и не меньше, чем остальные», но явно говорил гораздо лучше и честнее, потому как «под новую бурю аплодисментов сошёл он с трибуны и направился к своему месту тем же спокойным, уверенным шагом», а в холле затем, в перерыве, «только и разговоров было о выступлении Брежнева».

Читать это приятно и даже, по старой памяти, гордость душу наполняет. И вообще красиво написано, образно. Но… это ведь художественная литература, «красивая неправда», так сказать. А вот что в то же самое время — и даже несколько раньше — реально видели современники.

Вадим Алексеевич Кирпиченко, который встречался с Леонидом Ильичом перед своим назначением на должность начальника Управления «С», вспоминал:

«Визит к Брежневу состоялся 25 апреля 1974 года. Генсек был ласковый, томный, неторопливый, незамысловато шутил. Говорил он — явно с подсказки Андропова и его же словами — о том, что работа в нелегальной разведке штучная, что туда должны идти самые стойкие, смелые, сильные, без всяких слабостей и изъянов люди. Партия ценит этот коллектив и мне-де оказано большое доверие»[139].

Владимир Александрович Крючков встречался с лидером через полгода, и вот какое описание он оставил:

«В самом конце 1974 года решился вопрос о моём назначении на должность начальника Первого главного управления КГБ СССР, то есть начальника разведки. По традиции со мной должен был побеседовать Генеральный секретарь ЦК КПСС.

Брежнев принял меня 30 декабря в своём кабинете в Кремле. Там же был и Андропов. Перед беседой Юрий Владимирович предупредил меня, чтобы я не очень удивлялся, если Генсек покажется мне не в форме, главное, мол, говорить погромче и не переспрашивать, если что трудно будет разобрать в его словах. Так что в Кремль я прибыл уже подготовленным, но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания.

За столом сидел совершенно больной человек, который с большим трудом поднялся, чтобы поздороваться со мной, и долго не мог отдышаться, когда после этого буквально рухнул опять в кресло. Андропов громким голосом представил меня. Брежнев в ответ только и сказал: „Что ж, будем решать“.

Я произнёс несколько слов в порядке заверений, и на этом официальная часть процедуры была закончена. Прощаясь, Леонид Ильич снова кое-как встал, обнял меня, пожелал всего доброго и даже почему-то прослезился»[140].

Потом, когда Крючков уже был в кабинете Андропова, раздался звонок по «кремлёвке» — звонил министр обороны Устинов. Владимир Александрович, которого Юрий Владимирович попросил остаться, стал свидетелем весьма опасного для постороннего уха разговора, потому как Дмитрий Фёдорович спрашивал о состоянии здоровья 68-летнего генсека. Андропов отвечал:

«Совсем плохо, вот и на Крючкова его вид произвёл удручающее впечатление. Пора, наверное, найти какой-то мягкий и безболезненный вариант постепенного отхода Брежнева от дел. Продолжать и дальше управлять страной в таком состоянии он уже не может физически.

Устинов ответил, что придерживается такого же мнения. Я часто потом вспоминал этот разговор, думая о том, что „постепенный отход“ затянулся на целых восемь лет!»[141]

Так что, к огромному нашему сожалению, Леонид Ильич «образца 1975 года» — с «открытой доброй улыбкой» и выступлением, о котором «только и разговоров было», — совсем не походит на того Леонида Ильича, каким он на самом деле представал перед своими собеседниками в 1974 году, за полгода (!) до Хельсинкского совещания. Однако не один лишь литературный чиновник, удостоенный всех мыслимых наград (не только литературных), создавал его «положительный образ»: этот «имидж» был нужен и выгоден многим, «жадною толпой стоящих у трона». На том они в общем-то великую державу и загубили.

А вот, кстати, в продолжение темы, что рассказывал нам генерал-лейтенант Николай Сергеевич Леонов^{73}, главный аналитик советской разведки: