Юрий Григорьев – Сгоревшие тетради

В текущий момент культурный слесарь испытывал тяжёлый душевный кризис, известный в народе, как похмелье. Гр. Пустяков нашёл его сидящим на кухне в состоянии прострации, с которым он тупо разглядывал пустую бутылку. Делал он это с той же сосредоточенностью, с которой индийские йоги глядят на собственный пупок, погружаясь в нирвану. На полу валялась ещё пара пустых бутылок, на столе стояла трёхлитровая банка с маринованными огурцами.

Гр. Пустякову пришлось прервать медитацию небритого слесаря. Уговаривать его долго не пришлось. После того, как гр. Пустяков пообещал ему полбутылки водки из холодильника, окрылённый слесарь, собрав инструмент, пошатываясь, пошёл за гр. Пустяковым вниз по лестнице.

Через пятнадцать минут дверь в квартиру гр. Пустякова была открыта, и обрадованный хозяин пригласил труженика молотка и напильника за стол. Из холодильника он достал аппетитно запотевшую, початую бутылку столичной и вышеупомянутую докторскую колбасу.

Пока слесарь справлялся с угощением, гр. Пустяков подмёл в углу останки чайника и выбросил их в ведро. Сам он пил крайне редко, в основном использовал от простуды.

– Я тебе, Васильич, во шо скажу, – говорил повеселевший слесарь. – Человек ты одинокий, положительный. Тебе баба нужна, жена значить. Тады у тебя жизнь веселей пойдёт. А то шо, – сидишь в четырёх стенах, как сыч, телевизор смотришь. Пить – ты не пьёшь, в пивную не ходишь, тоска же зелёная, право. Ты тока не обижайся, я со всей душой – без обиды.

Гр. Пустяков не обижался на словоохотливого слесаря, он его не слушал, он думал о создавшемся положении и способах выхода из него.

Проводив, наконец, слесаря, он долго смотрел в окно и вдруг, словно что-то придумав, одел туфли и вышел из дома.

Вернулся гражданин Пустяков через час вместе с батюшкой Иоанном, священником местной церкви, которого он упросил освятить свою квартиру за двадцать рублей.

Отец Иоанн обошёл все комнаты и недоумённо обратился к хозяину жилья:

– А что это у вас ни одной иконы нет? Да вы вообще-то крещёный или как?

– Крещёный, крещёный, батюшка. Правда в церкви давно не был, грешен.

– Немудрено, что тут нечисть разгулялась. Дому, где нет ни одной иконы, и святая вода не поможет. Вот в этом углу повесьте икону Николая Чудотворца, и лампадочку под ней. И тогда никакая нечисть вам будет не страшна.

Отец Иоанн снова походил по комнатам размахивая метёлкой, которую окунал в баночку со святой водой. Получил свою двадцатку, после чего удалился, на прощанье перекрестив гражданина Пустякова и напомнив:

– Обязательно зайдите завтра в церковь и купите икону и лампаду.

На следующий день гражданин Пустяков принёс в дом иконку и лампадку. Повесил иконку в уголок на гвоздик. Провозившись, приспособил и лампадку. Налил в неё маслица и поджёг фитилёк.

Полюбовавшись на свою работу, перекрестился и подумал:

– Надо будет "Отче наш" повторить, а то подзабыл уже, ещё слова перепутаю.

Несколько дней после этого он ходил по комнатам настороженный, ожидая очередного подвоха, но святая вода и иконка сделали своё дело. Никогда больше "шумный дух" не воровал его колбасу и не бил тарелки.

Со временем гражданин Пустяков успокоился и забыл о досадных происшествиях. Лампадка догорела и погасла. Николай Чудотворец хмуро смотрел из тёмного угла на заблудшего грешника.

1999

Сгоревшие тетради

Всё, что может случиться, когда-то случается.

Иногда – случается остальное.

Предисловие – вещь ненужная. Только несколько слов – как камертон.

Жизнь рождается криком и кончается стоном. А посредине – одни слова.

Говорение слов – колебание воздуха, зачастую пустое, как бросание камешков в воду. По воде расходятся круги, исчезающие бесследно, слова растворяются в воздухе.

Но существует предание о творящем слове, которое знает Бог. Слово, созидающее миры. Не его ли мучительно ищут поэты? Не к нему ли они приближаются в своих лучших стихах? Не от того ли стихи эти и через сотни лет хранят в себе тайную энергию, заставляющую учащённо биться людские сердца, вызывающую приливы радости или скорби, надежды или отчаяния?

Говорение слов – пустая игра, когда слова – только тени вещей и явлений. Это спички в руках дикарей. Всё, что могут они – ковырять ими в зубах. Но только Бог и немногие, идущие к нему, умеют разжигать костры.

Есть книги, которые пишут чернилами. Их можно читать и нужно забыть. Всё, что сделано, будет сломано, как надоевшая игрушка. Эта книга не хочет быть литературой.

Тот, кто её написал, долгие годы был моим другом. Мы жили вместе, близко, слишком близко. Я устал от него и сказал: уходи. Он ответил мне: хорошо, но сначала я напишу книгу. Так оно и случилось.

Он достал тетради, годами пылившиеся в ящике стола, прочитал их в последний раз и бросил в огонь. А после – сел и написал эту книгу.

Но писать надо кровью, потому что чернила – дёшевы. Когда пишешь кровью, некогда выдумывать, можно только записывать – чтобы успеть. Последнюю точку ставит смерть.

Теперь у меня есть книга и нет друга. Но мне она не нужна.

Слова – это только усталость молчания.

__________________________________

36 лет от рождества моего.