Юрий Григорьев – Сгоревшие тетради

Слава богу, что люди умеют забываться в суетных делах. Нести такой камень непосильно их душе. Житейский круговорот затягивает и воспоминание о детском откровении смерти для них не более, чем минутное – ах! Назавтра они опять зевают, потягиваясь со сна, и бегут на кухню жарить яичницу.

Смерть близкого существа – это не только напоминание о собственной смерти. Это – её начало. Мы умираем постепенно. С каждым ушедшим другом, с каждым забытым днём. В старике уже умерло детство. Физическая смерть – это последняя смерть.

И всё же не стоит бояться смерти. Жизнь – величайшая загадка и тайна. Уже одно существование этого мира – такое чудо! Что ещё большим чудом может быть только небытие, то есть смерть, которой мы боимся. Гораздо менее удивительными будут райские сады с ангелочками, чем вот это полное уничтожение.

Пожалуй, что "ничего" – это единственное слово, которого не знает этот мир. Уже разрушился миф о вакууме. И, здраво рассуждая, легче поверить в параллельные миры и бессмертие души, чем в одномерность и ограниченность жизненного пространства.

Да. Но опять – вера… Найди свой обман. И поверь в него.

Веришь не в то, что есть, а в то, чего тебе хочется.

Да, опять – вера. Крутись, не крутись – никто от неё не уйдет.

Вера появляется там, где невозможно знание, а незнание – невыносимо.

И всё же одно я понял наверняка: никогда ни о чём не жалей.

Жизнь и смерть – неразделимы. Умирает тот, кто жил, и живёт тот, кто умрет. А потому нелепо принимать одно, не принимая другого. За всё надо платить. За счастье платят разочарованием, за жизнь платят смертью. Но стоит ли жалеть об этом в минуту счастья, в минуту жизни? Не надо отравлять их сожалением. Мысли о недолговечности счастья губят его прежде времени; думающий о смерти – мёртв.

Всякое сожаление напрасно, но более всего – сожаление о неизбежном.

Возможно, Земля – всего лишь инкубатор, где высший разум выхаживает своих цыплят. Земная жизнь – период становления души. Потом опытные архангелы переберут наши души поштучно, больные выкинут, здоровые пустят в свой курятник.

И вся то наша земная жизнь будет припоминаться, как далёкое детство души.

На Земле живёт 7 миллиардов человек. Чтобы понять, много это или мало, попробуем хотя бы заглянуть каждому в глаза. Пусть на это уйдёт одна секунда. Итого 7 миллиардов секунд, что составляет больше 200 лет.

Да, пожалуй, – никакой жизни не хватит. А ведь это ещё цветочки! Что будет на Земле ещё через сто лет уже трудно вообразить. Нелегко будет отыскать уголок, где бы тебя не пихнули локтями, и никто не дышал бы в затылок.

Весьма мудро поступают китайцы, проводя политику демографического обрезания. Но это не решает проблему. Радикальных решений в сущности только два – третья мировая война или интенсивное освоение космоса и заселение солнечной системы.

Выбор в общем-то небогат. Надеюсь, политикам хватит остатков ума, и они запихнут подальше свои ядерные чемоданчики с красными кнопками.

Вот чего я никогда не понимал – почему существуют только семь нот? Почему именно семь? А не восемь, не десять? Тут какое-то недоразумение. Насколько богаче была бы музыка, если бы нот было в два раза больше! Правда на пианино стало бы в два раза больше клавиш, ну сделайте их в два этажа.

Если бы не проклятый медведь, который, как говорят, наступил мне когда-то на ухо, я бы всерьёз занялся этим вопросом. Мне просто непонятно, как эти несчастные композиторы ухитряются накропать что-то новое пользуясь столь жалкими средствами? Немудрено, что процветает плагиат.

Когда-то я бренчал на гитаре и очень удивлялся, что большинство песен отлично ложится на три-четыре аккорда. Это меня разочаровало, и я перешёл к поэзии. По крайней мере в словаре не семь слов. Уже хорошо.

Да, поэзия, поэзия… Говорят, в детстве каждый второй сочиняет стишки. Это что-то вроде детской болезни типа кори. Может быть, может быть. Если в музыке основная трудность – придумать что-то новое из несчастных семи нот, то в поэзии этой проблемы нет. Слов предостаточно, рифмы тоже в избытке.

Если с фантазией совсем плохо, можно рифмовать глаголы: сочинять – воровать, уходить – уносить и так далее. Даже Пушкин этим не гнушался, а какому-нибудь Пупкину – сам бог велел.

Притягивает к поэзии именно её кажущаяся простота. Заставляют бедного ребёнка зубрить по хрестоматии "скажи-ка, дядя, ведь не даром…" Или "мой дядя самых честных правил…". Рано или поздно ребёнку приходит в голову – а что здесь такого? Я и сам так могу. И начинается: "Я – поэт. Зовусь я – Цветик. От меня вам всем – приветик".

Болезнь эта не опасная и обычно быстро проходит, когда ребёнок замечает, что его опусы умиляют только мамашу, а остальные почему-то не торопятся включать их в школьную хрестоматию.

В своё время и я тоже этим переболел. Где-то в столе ещё валяется моя детская записная книжка со стишками. Что-то про бедного щенка, который потерял хозяина. Слава богу, записная книжка кончилась и с нею кончилась моя поэзия. Какую утрату понесло культурное человечество!