Юрий Григорьев – Сгоревшие тетради

Учёные расходятся относительно того, что считать моментом происхождения человека. Одни считают, это произошло тогда, когда обезьяна впервые встала на задние лапы и обнаружила, что у неё появились руки. Другие считают, это произошло, когда обезьяна взяла в руки палку и этой палкой сбила с пальмы банан. Я думаю, правы всё-таки первые. Пока обезьяна была четвероногим животным, ей нечем было взять палку. Но, как только она стала животным двуногим, у неё появились свободные руки. Именно превращение передних лап обезьяны в свободные руки и есть момент, с которого началась история человеческой цивилизации.

Историческое значение этого события трудно переоценить. Свободные руки – это искушение. Свободные руки – это проблема. Свободные руки – это возможность. С тех пор чего только не наделала бывшая обезьяна этими руками! Появившаяся проблема – чем бы их занять? – заставила её думать. И это уже окончательно решило её судьбу.

Однажды, начитавшись книжек про йогу, я попробовал стоять на руках вниз головой. Пытаясь продержаться в таком положении хотя бы минуту, я с ужасом думал, – что если бы обезьяне пришло в голову встать на передние лапы! Хорошо бы мы сейчас выглядели с головой ниже пояса.

Человек настолько противоречивое существо, что просто диву даёшься. Любому предмету неодушевлённому можно дать чёткие определения. Вода – мокрая, мяч – круглый, нож – железный. К человеку никакие абсолютные утверждения неприменимы. Когда говорят, человек глупый или умный, добрый или злой, – это не качественная, а количественная оценка. В каждом человеке есть и ум, и глупость, и добро, и зло. Не бывает одна вода мокрее другой. С человеком же это – сплошь и рядом.

Раскольников – он злой или добрый? Злой? – но он искренне пожалел Сонечку Мармеладову. Добрый? – и зарубил топором пару старушек. Зарубил бы ещё десяток – сколько бы их не зашло следом.

Но, может быть, он – исключение? Да, но только по глубине духовного раскола. В каждом из нас сидит свой Раскольников.

Мы плохо себя знаем. Но даже то, что мы знаем и чувствуем, наводит на мысль, – в человеке есть всё. Все пороки и все достоинства, все кошмары и все сказки, хвост дьявола и крылья ангела. Разница только в их соотношении. У одного длиннее хвост, у другого больше крылья.

Своей раздвоенностью человек похож на вселенную. Как в мире любой магнит имеет два полюса, любой атом состоит из разноименно заряженных частиц, и сама материя имеет антипода – антиматерию, так и человек соткан из противоречий. Каждый человек – это целая вселенная, столь же бесконечная и столь же непостижимая.

Город – это огромный часовой механизм, который Господь Бог аккуратно заводит каждое утро.

Как человек стоящий на обочине, в стороне от торной дороги жизни, я с интересом наблюдаю это броуновское движение. Поскольку физически я нахожусь в самой его гуще, приходится принять условия игры, иначе тебя просто растопчут и не заметят.

Людская толпа похожа на живое существо – гигантскую змею, анаконду, обвившую улицы и переулки, выползающую каждое утро из своей норы где-то во чреве города. Наблюдать за ней и весело и страшно. В этом есть что-то мистическое – в слиянии разных людей, идущих по своим делам, в единый цветной поток, пёструю ленту из рассказа Конан-Дойля.

У толпы свои законы, своё лицо, свой характер. Это больше, чем простая сумма одиноких прохожих. Происхождение её неслучайно. Даже если бы для каждого пешехода существовал свой собственный тротуар, люди всё равно сбивались бы в кучу. Существует какая-то сила тяготения, организующая толпу.

Главное, что заставляет людей сбиваться в стаю, это ощущение безопасности, которое она даёт. Одинокий человек слаб. Как одинокое дерево посреди поля, он притягивает молнию во время грозы, он гнётся под всеми ветрами. Тогда как в лесу тишина и безветрие. И даже упасть от усталости тебе не дадут соседние деревья.

Но давая ощущение безопасности толпа требует некоторых жертв. Она отнимает у вас часть прав, она подчиняет вас своим законам, наконец, она просто обезличивает людей. У толпы нет лица, в толпе нет гениев, нет первых и нет последних, как нет у неё начала и нет конца. Она однородна, как разваренная каша, и усреднённа, как подстриженный газон. Толпа очень легко превращается или в стаю, или в стадо, – в зависимости от обстоятельств. Она ненавидит тех, кто не с ней. Закон толпы – единообразие. Перефразируя Дюма: один – как все, и все – как один. "Как все" – это же символ веры! Целое мировоззрение. В науке существует понятие энтропии, которое введено для выражения стремления любой закрытой системы к однородности и простоте. Это как раз тот случай.

Лично я, человек достаточно закомплексованный, люблю погружаться в толпу для отдыха. "В толпе я отдохну" – говорит Арбенин, и это правда. В толпе снимаются маски, заглушается голос сомнений, притупляется одиночество.

Толпа даёт смысл всем ничтожным, даёт направление всем потерянным, даёт защиту всем беззащитным. Это могущественный покровитель и суровый господин.