Юрий Григорьев – Сгоревшие тетради

"Истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто её видел." Эти слова Ларошфуко исполнены меткой и горькой иронии. Поистине, так. То, что люди зовут любовью, – только жалкие крохи и тени того великого чувства, имя которому – демон. Как беззаботные бабочки, люди порой залетают в её огонь и в страхе улетают прочь, суетясь обгоревшими крылышками.

И что ваша любовь! – под марш Мендельсона и скрип кровати. Да бросьте – назовите это иначе. Разве знаете вы её? Вы – искатели потных наслаждений и мирного семейного счастья. Оставьте – не поминайте всуе имя Бога.

Кто-то сказал: "Любовь – это или остатки чего-то великого или зародыш его. В настоящем она не удовлетворяет."

А может любовь, как и счастье, бывает разного роста? И люди подбирают её под себя. Одним – это милый любёночек, любитель детей и пелёночек; другим – длинноногая Любка, нарядные губки, короткая юбка. Полюбимся – будут любята, девчоночки и ребята.

Всё это – мимо меня. Кто видел Солнце, тому темно под электрической лампочкой.

Это редко бывает, но бывает. Потому что иначе весь этот мир не стоил бы и ломаного гроша. Это его оправдание, дающее ему право быть.

Если бы я не знал, что она – есть, я бы ни на минуту не задержался на шумном и суетном вокзале, в зале ожидания которого и проходит наша жизнь, а вскочил бы на подножку любого уходящего поезда – и был таков.

Уходит мир и остаётся только она, потому что она сама – мир.

Любовь – это всё, что есть в этом мире. Всё остальное – отсутствие любви, заполнение пустоты.

Немцы придумали пиво, китайцы придумали порох, русские придумали смысл жизни.

Вот – так всегда! Вечно мы придумываем что-то бесполезное в обыденном мире.

Если дерево растёт и тянется к Солнцу, раскидывает ветви, приносит плоды – это не смысл жизни, это – предназначение. Смысл жизни – это нечто выше предназначения, за рамками его. Это то, что выделяет человека из ряда миллионоподобных, делает единственным. Не лучшим, но единственным.

Это я знаю сейчас. После того, как устал удивляться, что многое, необходимое мне, как воздух, совершенно не нужно другим людям, и наоборот. А до этого думал, что люди все одинаковые. И нужно им одно и то же, вот только они никак не поймут – что же именно?

Я долго и упорно искал смысла жизни. Мечтал осчастливить человечество, открыв ему истину. Глупый мальчишка! Ужасно удивлялся – как это вокруг столько спокойных людей? Никто не ходит с почерневшими от бессонных ночей глазами, не хватает друг друга за руки, жадно заглядывая в глаза: "Ну как? Ты что-то понял?"

Человек – удивительное животное. Не зная главного о себе, о своей жизни, он серьёзно увлечён кучей других, совершенно второстепенных дел. Потрясающее свойство человека – желание возможного. Он понимает, что ничего не понимает в этом мире и делает подсознательный выбор: невозможное – не нужно.

Люди живут, как умеют. Никто и ничто не в силах переменить их жизнь. Можно их сделать богаче, умнее, красивее и даже счастливее. Надо только запретить им раз и навсегда искать смысл жизни. Пусть придет новый пророк и объявит это восьмым смертным грехом.

Смысл жизни нельзя найти, его можно только придумать. Что собственно многие и делают. Причём большинство не ломает голову и берёт то, что придумано до них. Важно даже не то, во что ты веришь, а то как ты веришь – глубоко и безоглядно.

Кто верит в Бога, кто в человеческий разум, кто в социальную справедливость, кто в национальную идею. Вера придаёт смысл человеческой жизни.

Не люблю бывать на кладбищах. В этом есть что-то дикарское, языческое. Два тысячелетия христианства не могли это вытравить. А уж, казалось бы, кому, как не христианину, верящему в бессмертие души, должно быть нелепо это поклонение бренным останкам, тому, что является не более, чем одеждой нашей души.

Представьте себе человека, который, выбрасывая свою старую изношенную одежду, со слезами на глазах закапывает её у себя во дворе и каждый год приходит на это место поплакать и повздыхать. Оказывается, даже самый верующий человек в глубине души – язычник.

Сколько знаменитых учёных, мудрых людей завещали после смерти развеять их прах по земле или над океаном. Я думаю, в немалой степени их толкало на это именно нелепость традиционного захоронения. Прах есть прах. Известно, что человеческое тело постоянно обновляется. В старике, возможно, уже нет ни одного атома от того, кем он был в юности.

Кладбище – это не город мёртвых. Это место людского отчаяния.

Человек рождается, как животное, – без знания о смерти. Поэтому одно из глубочайших потрясений в его жизни – когда он осознает смерть. Неизбежность исчезновения. Исчезновения настолько буквального, что становится страшно посмотреть в зеркало. То, что видите вы, – только пища червям.

Осознание этого приходит в детстве. И от этого ещё острее, ещё глубже запечатлевается в сердце. Только с этой минуты начинается трагедия, до этого был пролог.