Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара

Если в первой части писатель показывает, что происходило с промышленностью в 90-е, то во второй части Солженицын затрагивает другой аспект эпохи – расцветший криминал и молниеносно сформировавшийся банковский бизнес. На успешного молодого банкира Толковянова совершается покушение, и расследовать это дело поручают Косаргину, который в 1989 году допрашивал арестованного юношу. Ситуация поворачивается таким образом, что молодой и преуспевающий банкир учит жизни пожилого человека, некогда служившего в Органах и вершившего судьбы. Успех и прибыль не приносят Толковянову счастья – он, некогда отчисленный из университета и ушедший в армию, теперь жалеет о потраченной не на физику молодости.

В конце рассказа как будто сравниваются два жизненных пути – жизнерадостный Емцов, упавший с больших высот и сумевший все вернуть себе в новом времени, и банкир Толковянов, чувствующий, несмотря на преуспевание, что, погнавшись за наживой, он где-то свернул не туда. Но даже это сравнение, выигрышное для Емцова, представляется мнимым – очевидно, писатель не может быть полностью на стороне героя, сделавшего молниеносную карьеру в партии и нередко совершающего едва заметные компромиссы с совестью. Поскольку автор «Красного Колеса» в этом рассказе пользуется своим известным приемом – становится на точку зрения того героя, от лица которого ведется повествование, – конкретно по тексту довольно сложно реконструировать авторскую позицию. Возлагавший на перестроечные годы большие надежды и только что вернувшийся в страну А.И. Солженицын не мог не обнаружить в скором времени, что жить народу после всех изменений принципиально лучше не стало. Но так или иначе, несмотря на принципиальную разность идеологических позиций двух писателей – Ю. Полякова и А.И. Солженицына, – в отображении ситуации 90-х годов их представления об эпохе во многом сближаются.

Нужно не забывать, что Ю. Поляков много раз высказывался в печати о перестройке и распаде Советского Союза резко негативно, хотя, по его же собственному признанию, в этот период к нему пришла подлинная слава. У писателя даже есть эссе с характерным названием «Как я был врагом перестройки», где он рассказывает об истории публикации повести «ЧП районного масштаба» и работе над сценарием, за который и был удостоен титула врага перестройки. Там он сравнивает этот период в истории страны с генеральной уборкой, где сначала обнаруживается грязь за шкафом, а потом из окна выбрасывается еще неплохая и вполне пригодная мебель. Эта мысль перекликается с романом «Любовь в эпоху перемен», где показано, как в 90-е годы появились «ломатели», разрушившие страну до основания, а вот восстанавливать из обломков или строить на них что-то новое они оказались не приспособлены. И снова понадобились толковые люди, которые могли бы этим заняться, но их к тому моменту почти всех уничтожили (или те сами уехали из страны): «Где-то написано, что в русской армии был такой обычай: если полк шел в последний бой, в тылу оставляли от каждой роты одного офицера, двух унтеров и десять рядовых – на развод, чтобы из новобранцев, деревенских увальней, вырастить новый полк с прежними традициями и геройством. Похоже, в 1991-м на развод или совсем не оставили, или очень уж мало…»

В другом своем интервью писатель признается: «У меня были определенные трудности с советской цензурой. И все же это не причина, чтобы приветствовать распад СССР. Я отрицательно отношусь и к перестройке, и к распаду Советского Союза, считаю, что в те годы Россия показала миру, как не надо реформировать страну. Многие говорят: «Зато мы получили свободу слова!» Если бы мне предложили такую альтернативу: сохраняется СССР, не будет жутких 90-х, отбросивших всех нас на свалку, не лишатся сбережений старики, но твои вещи будут напечатаны через 15–20 лет, я бы с радостью согласился. Не стоит свобода слова разгрома страны, обобранных стариков, утраченных территорий!»