Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара

Ретроспективная история с Тихославлем становится воплощением мифологизирующих тенденций в умонастроении героя Полякова. Пространство этого условного городка, странно совмещающее подвижные бытовые и общественные реалии перестроечных лет с архаическими пластами мифологии, запечатленными в «языческой Троице», становится выразительным фоном любовной истории Скорятина, отчасти созвучной пасторальной идиллии и привлекающей его «выпадением» из ритмов семейной, редакционной суеты, из атмосферы страстного угара «Мехового рая» и манящей перспективой вместе с Зоей заняться «муравьиным возведением родной кучи… строить семейный уют с начала, с первых, сообща купленных вещей», избежать прежнего обидного неравенства в семье, когда он «нырнул из окраинной полунищеты в изобильный дом Ласских», и создать гармоничный союз, подкрепленный общим для них с Зоей вещным миром, поскольку «…кропотливое, бережное домашнее созидание таит в себе не меньше радости, чем бурные совпадения плоти. И никто не знает, что прочнее слепляет вместе мужчину и женщину – упоительное синхронное плавание в море телесной любви или согласие, достигнутое в муках при выборе обоев для спальни?..»

Однако тактика эскапизма, закрепившаяся в родовом и личном опыте, в условиях многолетнего семейного разлада, при котором Скорятин даже в близости с женой испытал «изнурительное отчуждение» и «осознал, насколько сильно не любит ее», а у Марины прежний «избыток женственности» успел смениться надвигающимся «неряшливым старушечьим алкоголизмом», обрекает героя Полякова на кризис поступка в направлении очищающего изменения собственной судьбы, а потому «Гена так и не смог объявить скорбно-заботливой Марине, что уходит к другой женщине. Намекнул безутешной матери, мол, в его семейной жизни возможны перемены, но та пришла в ужас, замахала руками, стала искать валидол и твердить, что покойный отец за такие мысли прибил бы сына. Она как-то сразу забыла, что всю жизнь надрывно ревновала мужа, даже тайком обнюхивала его рубашки на предмет неверных ароматов».

Итак, «мысль семейная» оказала существенное влияние на психологическую реальность и структурные закономерности романов Ю.Полякова и выразилась в их персонажном мире, через ассоциации между различными судьбами, историей и современностью, посредством скрупулезной речевой, жестовой и предметной детализации повседневности. Переживание расцвета и оскудения семейных отношений художественно осмысляется в соотнесении с «эпохой перемен» в частном и общественном бытии и приводит персонажей к самозабвенному поиску альтернативных сценариев личной жизни, стихийному мифотворчеству, неприкаянным странствиям в лабиринтах пространства и времени.

В творчестве каждого писателя есть произведение, которое кажется современникам наиболее репрезентативным. Таким сейчас, на исходе второго десятилетия нынешнего века, видится роман «Любовь в эпоху перемен». По крайней мере, при подготовке этой книги большинство ее авторов высказали желание анализировать именно его.

С чем это связано? Возможно, с тем, что новый, вышедший в нынешнем юбилейном для автора году роман «Веселая жизнь, или секс в СССР» пока еще если и прочитан, то не осмыслен в достаточной степени, хотя его проблематика по своей глубине и художественный мир по степени проработки не уступают «Любви…». Другой причиной может быть то, что «Любовь в эпоху перемен» как бы суммирует предшествующий творческий опыт писателя и дает возможность говорить об общих особенностях художественного мира Юрия Полякова.

Константы художественного мира Ю. Полякова («Любовь в эпоху перемен»)

Бочкина Мария Васильевна, аспирант кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета МГУ.