Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара

Метафизический пласт романа содержит и авторские воззрения на вечность. Рай, описанный автором, противопоставляется романному действию как всеобщее единение, бесконечная любовь, в которой слиты воедино дух и плоть. Это понимание вечности контрастирует с общественной разобщенностью и низменным эротизмом в романе, где мелькнувшей истинной любви нет места: «А вдруг после смерти окажется, что рай – это и есть бесконечный океанский пляж: на крупный белый песок мерно набегают легкие волны, настолько прозрачные, что можно сосчитать чешуйки на рыбьих спинках. На пляже, сколько хватает глаз, блаженствуют нагие, юные, прекрасные люди. Их много, тысячи, миллионы, миллиарды… Одни купаются, другие загорают, третьи, проголодавшись, уходят в ближнюю рощу, срывают с веток и едят невинные сочные плоды. А насытившись и воспылав, там же, под деревьями, прихотливо любят друг друга в траве, укромно скрывающейся над содрогающимися телами. И можно часами, днями, годами, веками идти берегом по щиколотку в теплой воде, смотреть по сторонам, узнавать знакомцев по земной жизни, разговаривать, смеяться, пить за встречу райское вино, терпкое, веселое, но не оставляющее тени похмелья. <…> Наверное, в раю человек просыпается в лучшей своей поре, в расцвете, в плотской роскоши. Нет, нет, он получает такое тело, о каком грезил перед зеркалом, страдая от несовершенства. Но в таком случае, как узнать в сонме мечтательной наготы знакомых, близких, любимых, взаимно и безответно? А никого и не надо узнавать. Надо просто идти по безначальному и бесконечному лукоморью, радоваться солнцу, жизни и вечности…» [Поляков; С. 302].

При всей исторической конкретике и предельно детальном воплощении атмосферы эпохи, в романе очень важен метафизический пласт авторских воззрений. Автором исследуется сущность времени, которая представляет неразрывное единство с исторической средой, в которой показаны судьбы героев. Исследование законов исторического процесса тоже приводит автора к неоднозначным выводам: при всей тесной сопряженности человека и времени, неотделимости человека от родной эпохи, которая отражается в опыте человека, составляющей части его личности, сама история понимается как сложный процесс, изломы которого, оборачивающиеся травмой для человека, являются главным объектом анализа в романе.

Преодоление иллюзий, или Как нас обманывает история…

Разговор о романе «Любовь в эпоху перемен» хочется дополнить еще несколькими суждениями. Роман заканчивается некрологом главному герою. Конечно же, смерть персонажа как завершение сюжета была известна в мировой литературе и до Юрия Полякова, но официальный некролог в конце романа, из которого читатель узнает о кончине героя, уже знакомого и полюбившегося, все же нечто совершенно неожиданное. При этом автор исподволь готовит нас к такой необычной развязке. Геннадий Скорятин, «седой апоплексический импозант», как он представлен на первой же странице, главный редактор газеты «Мир и мы», в просторечии – «Мымры», размышляет о заполнении шестой полосы, взвешивая в разговорах с сотрудниками редакции, что ставить в номер. Одна статья острее другой, но важно не ошибиться и точно почувствовать расклад нынешнего политического пасьянса. Если из номера убрать статью «Мумия» о Ленинском мавзолее, то возникнет «дырка».

– А что в «дырку» поставим? – спрашивает главный у своего давнего друга и заместителя.

– Найдем. Может, еще и некролог какой-нибудь выскочит. Жизнь течет. Помру – напишите.

Но помирает не первый заместитель Володя Сунзиловский, прозванный Сун-Цзы-Лы за свою любовь к Китаю и страдающий неизлечимой онкологией, – из жизни уходит главный редактор «Мымры» и главный герой романа Геннадий Павлович Скорятин. Его некролог и «выскочил» на шестую полосу.

«Шестая полоса» – так называются первая и последняя главы романа. Композиционное кольцо (разговор о возможном некрологе в первой главе и его появление в последней) замыкает круг жизни главного героя: жизни яркой, творчески насыщенной, богатой событиями, успешной, с множеством заграничных командировок, мельканием в телевизоре, свободной от унизительного безденежья, – и при этом глубоко трагической. История трагического жизненного благополучия – так можно было бы обозначить сюжет этого романа.