Юродивый Гавриил (Ургебадзе), преподобноисповедник

Отец Гавриил не занимался только и целиком подвигом юродства. Многие полагали, что он был юродивым отцом, но это не совсем так. Это тяжелое и мучительное бремя юродствования отец Гавриил время от времени использовал для сокрытия своих дарований, потому что были большие периоды, когда он начинал жить своей настоящей внутренней жизнью. Тогда он совершенно не был похож на простого смертного. В это время он почти не выходил из кельи; его общение с посетителями ограничивалось только благословением, и если его ничего не спрашивали, сам не говорил ни слова. В это время он лишь изредка нарушал молчание, по необходимости — когда в ближнем, которого любил как самого себя, без какой- либо подсказки с его стороны, угадывал боль и невзгоды. Он заговаривал с ним именно на эту тему, иногда тихо и мягкосердечно, а иногда тихо, но строго. В такие минуты не было человека, пусть даже смелого, сердце которого не преисполнилось бы страхом и почтительностью, потому что было ясно, что ты стоишь перед большим старцем.

Взваливая на себя время от времени бремя юродства, отец Гавриил получал от этого двойную пользу — монашескую и жизненную. Жизненная польза заключалась в том, что, разыгрывая сумасшествие, он тем самым унял гнев и постоянный контроль советской власти, этого ярого богоборца, который не давал ему жить; и вторая, монашеская польза заключалась в том, что многие считали его душевнобольным. Многие уважали его, но это было уже в последний год его жизни, когда его величие уже не смогло укрыться. Однако многие, несмотря на благосклонное расположение к нему, «осторожничали» и держались в стороне:

— Знаешь, я думаю, лучше соблюдать некоторую дистанцию: береженого Бог бережет.

Мы в самом начале говорили и сейчас продолжим мысль, что после освобождения из заключения жизнь отца Гавриила полностью изменилась. Он остро и болезненно столкнулся со множеством жизненных вопросов. Пожалуй, самым болезненным для него было увольнение из церкви. Известно, что Святейший Ефрем II принимал активное участие в освобождении отца Гавриила из заточения. На личностном уровне между ними царило глубокое уважение, но здесь одержал верх безбожный коммунистический режим — это было их строжайшим требованием. Отец Гавриил все прекрасно понимал, но все же это решение очень уязвляло его боголюбивое сердце.

Он остался без средств. Из–за тяжелых материальных затруднений он, как сам говорил, начал столярничать. Он изготавливал красивые изделия из дерева: столы, стулья… И так — физическим трудом — добывал средства к существованию. Так продолжалось некоторое время, а затем он, преследуемый режимом и службой безопасности, чем были напуганы и члены его семьи, взвалил на себя жестокий подвиг юродства. В результате власти отстали не только от него, но и от членов его семьи.

Отец Гавриил оставил дом — единственное в то время место его пребывания — и, вдобавок к юродству, начал жить на кладбищах. В течение пяти лет зимой и летом, в снег, мороз, ветер, дождь, палящую жару он жил под открытым небом, ютясь на кладбищах28. Ходил босой и нищенски одетый. Он изредка заходил домой, посещал свою любимую церковь–келью и скоро уходил. Это были жесточайшие годы в его жизни — борьба против собственных духовных и плотских страстей, служение ради того, чтобы путем очищения неразлучно обрести единственно желанного для него Христа.

— Пищу, достаточную для моего пропитания, мне давали на кладбищах, — рассказывал он нам. — Родственники, приходившие с приношением на могилы своих близких, угощали меня. Некоторые, увидев меня, сами подзывали и подавали, к некоторым же я шел сам, и они, увидев мою нищету, ничего не жалели. Я годы прожил, ближний мой, на кладбищах, и не помню ни одного случая неподобающего обращения со мною, там я видел великую доброту и любовь.

Вспоминается сказанное им во время этого разговора:

— Во время жизни на кладбищах Господь избавил меня от страха, ближний мой, и удостоверил в том, что человеку перед Богом нечего бояться, разве только греха.

По субботам и воскресеньям он присутствовал на молитвах и литургиях и причащался вместе с мирянами. В это время отец Гавриил стоял на богослужении в полном монашеском одеянии, а после молитвы, опять нищенски одетый, ходил по улицам Тбилиси. Иногда по воскресеньям, после литургии и причащения, в многолюдных местах он громко проповедовал народу о Боге, спасении души и Церкви.

Во время таких проповедей вышедший из храма отец Гавриил был в полном монашеском одеянии, и его поведение и речь были далеки от образа юродивого. Эти проповеди не оставались незамеченными, и часто все это заканчивалось арестом. Его задерживали на день–два в отделении, «пугали», а потом отпускали. Бывали отдельные случаи, когда с ним обращались жестко.

Во время одной из таких проповедей народ, собравшийся перед Кашвети, почтительно уступил дорогу пожилому мужчине строгого вида, который внимательно слушал проповедь отца Гавриила. Когда отец Гавриил закончил проповедь, он сперва спросил имя, а затем обратился к нему: