Юстиниан

14 декабря 557 года в столице и окрестных городах началось очередное землетрясение. Толчки продолжались десять дней. Город Регий к западу от столицы был разрушен полностью, а в самом Константинополе стихия повредила городскую стену и повалила статую императора Аркадия на форуме Тавра. Горожане истово молились, Юстиниан же, в знак смирения, 40 дней не носил императорский венец, отменил традиционные обеды, а предназначенные на это деньги использовал для пострадавших. Купол Святой Софии треснул и через несколько месяцев, 7 мая 558 года, во время ремонта, частично рухнул, разломав драгоценный алтарь. Из архитекторов, строивших собор, в живых уже не было никого, но у Исидора Милетского нашелся племянник, Исидор-младший, тоже механик, под руководством которого купол начали восстанавливать.

В 558 году в столицу прибыло посольство от невиданного ранее варварского народа — аваров. Юстиниан принял послов торжественно, одарил их и отправил к кагану Бояну своего приближенного Валентина. Аварский посол держал перед августом речь достаточно заносчивую, но Юстиниан оставил это без внимания. «Он был уже стар, и та твердость (прежняя, времен походов против вандалов и готов. — С. Д.) и воинственность превратились в любовь к покою»[398], — записал по этому поводу византийский историк Менандр Протиктор. Мог ли император предполагать, что пройдет каких-нибудь двадцать лет и именно эти странно выглядящие номады с длинными, заплетенными в косы волосами станут одними из самых опасных врагов империи? Вряд ли.

А пока враги были прежними. Зима 558/59 года выдалась очень холодной. Дунай замерз, и по его льду масса болгар (гуннов-кутригуров) и славян хлынула в пределы империи. Грабившие всех и вся захватчики дошли до Фермопил и Херсонеса Фракийского, а большая их часть повернула на Константинополь. Из уст в уста византийцы передавали рассказы о зверствах неприятеля. Историк Агафий Миринейский пишет, что враги даже беременных женщин заставляли, насмехаясь над их страданиями, рожать прямо на дорогах, а к младенцам не позволяли и прикоснуться, оставляя новорожденных на съедение птицам и псам. В Городе, под защиту двойных стен которого бежало, прихватив самое ценное, все население окрестностей (поврежденная землетрясениями Длинная стена не могла служить надежной преградой разбойникам), практически не было войск. Император мобилизовал для защиты столицы всех способных владеть оружием, выставив к бойницам городское ополчение цирковых партий (димотов), дворцовую стражу и даже вооруженных членов синклита. Командовать обороной Юстиниан поручил Велисарию. «Он показал величайшую опытность и храбрость, значительно превышавшую его возраст. Он был уже стар и, естественно, весьма слаб, но отнюдь не казался подавленным трудами и не жалел нисколько своей жизни. За ним следовало не более 300 оплитов — сильных людей, потрудившихся с ним в боях, какие он вел на Западе. Прочая толпа была почти безоружна и необучена и по неопытности считала войну приятным занятием. Она собиралась скорее ради зрелища, чем ради сражения. Сбежалась к нему из окрестностей и толпа сельских жителей. Так как поля у них были опустошены врагами, то, не имея пристанища, они быстро собрались вокруг Велизария. Присоединив к своим силам толпы крестьян, он воспользовался ими умело, обнес лагерь широким рвом и часто посылал разведчиков, поручив им, насколько это было возможно, наблюдение за неприятельскими силами, определение их численности и собирание других сведений, которые удастся получить»[399].

Нужда в средствах оказалась такой, что для организации кавалерийских отрядов пришлось поставить под седло беговых лошадей столичного ипподрома. Полководец применил хитрость: он повел свою конницу в атаку, привязав к лошадям срезанные ветви деревьев. Клубы пыли скрыли убожество сил обороны, и гунны предпочли отступить. С небывалым трудом, угрожая мощью византийского флота (который мог перекрыть Дунай и запереть варваров во Фракии) и снова натравив на кутригуров их соперников-утигуров, нашествие удалось отразить. С течением времени утигуры и кутригуры ослабили себя в междоусобной войне, но мелкие отряды славян продолжали почти беспрепятственно переходить границу, просачиваться сквозь нее и селиться на европейских землях империи, образуя прочные колонии. «Ославянилась вся Греция и сделалась варварскою», — напишет спустя четыреста лет византийский император Константин Багрянородный: но начало этому процессу было положено как раз в последние годы правления нашего героя.