Юстиниан

В этом году пострадал от гнева Божия Помпейополь Мисийский. Ибо земля расселась от землетрясения и провалилась половина города с жителями. И очутились они под землею и слышны были голоса умоляющих о помощи. И много денег давал царь для того, чтобы раскапывали и спасали заживо погребенных, и награждал трудившихся в раскопке.

В том же году Юстиниан заповедал петь в церквах: Единородный Сыне и Слове Божий. Устроил также часы на Милие»[264].

О, как горяч был этот человек!

Нужно отметить, что такая бескомпромиссная, жесткая позиция по отношению к инакомыслящим была вовсе не обязательной в раннем Средневековье. Представления людей о вещах менее важных и менее сложных разнятся — чего уж там говорить о таких трудных темах, как богословие! Со всей отчетливостью это высказал младший современник Юстина Евагрий Схоластик, подкрепив мысль свою ссылкой на вполне канонический текст: «Никто из изобретателей ересей у христиан первоначально не имел желания богохульствовать, [ни один] не пал, намереваясь обесчестить Божество, но проповедуя свое [учение], скорее думал, что говорит лучше того, кто ему предшествовал. Главные же и надлежащие [догматы] исповедуются сообща всеми. Ибо мы почитаем Троицу и прославляем единое — прежде веков родившегося Бога Слово, воплотившегося во втором рождении из сострадания к Своему образу. Если и случалось какое-то нововведение относительно чего-то другого, то это происходило, потому что Бог Спаситель допускал полную свободу в этих [вещах], чтобы святая кафолическая и апостольская Церковь и тут и там как можно скорее брала в плен сказанное, превращая его в необходимое и благочестивое, и чтобы она выходила на одну чистую и прямую дорогу. Поэтому и апостолом было очень точно сказано: „Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные“»[265]. А еще по этому поводу завуалированно укорил императора Прокопий, написав как бы невзначай и совершенно по другому поводу: «…прибыли из Византии к римскому архиепископу послы, Гипатий, епископ Эфесский, и Деметрий из Филипп в Македонии, для установления догматов, из-за которых христиане, держась различных точек зрения, спорили между собою. Хотя я лично хорошо знаю все эти разногласия, но я менее всего хочу здесь говорить о них. Я полагаю, что это некое недомыслие и безумие — исследовать природу Бога, какова она может быть. Я думаю, что для человека недоступно понять даже и то, что касается самого человека, а не то, чтобы разуметь, что относится к природе Бога. Да будет мне позволено, не подвергаясь опасности обвинения, обойти молчанием все это с единственным убеждением, что я не оказываю неверия тому, что все чтут и признают. Я лично ничего другого не мог бы сказать относительно Бога, кроме того, что он является всеблагим и все содержит в своем всемогуществе. Пусть же всякий и духовный и светский человек говорит об этих вещах так, как, по его мнению, он это разумеет»[266].

Одновременно с богословскими штудиями император не бросал и труды юридические. Завершилась работа по кодификации права. Уже в конце 533 года Трибониан и его советники закончили «Дигесты Юстиниана»: сборник норм права, сформулированных авторитетными юристами прошлого[267]. На создание пятидесяти книг, в которых было собрано около 9200 фрагментов, ушло менее трех лет! 16 декабря Юстиниан специальным эдиктом («Tanta») утвердил Дигесты (или «Пандекты»), придав им силу закона с 30 декабря.

В дополнение к Дигестам (но месяцем ранее — так получилось) были изданы «Институции Юстиниана» — «наставления», учебник для правоведов в четырех книгах, причем император в этих «наставлениях» выступил в качестве рассказчика, лектора. При подготовке книги ее авторы сделали обширные заимствования из трудов корифеев римской юридической мысли, но без ссылок на источники, — видимо, подразумевалось, что при дальнейшем изучении Дигест студенты все ссылки найдут сами.

Работа по созданию Дигест и Институций потребовала внесения изменений в сам Кодекс, поэтому в конце 534 года появилось исправленное издание, которое и дошло до нас. В качестве же временного средства между первым и вторым изданиями Кодекса правоведы из конституций императора по наиболее важным вопросам собрали книгу «Пятьдесят решений».

Рассказывая о создании Дигест, Юстиниан не мог удержаться от самолюбования: