Южный горизонт (повести и рассказы)

У Абсаттара гулко заколотилось сердце, кровь ударила в лицо, губы дрогнули, невнятно прошептали:

— Здра-авствуй…

Неожиданная встреча его ошеломила. Он преобразился на глазах, стал какой-то смирный, кроткий. К счастью, кроме них, вокруг никого не было. Директор и чабан свернули за угол загона. И оттуда доносилась ругань: видно, крепко озлился директор на своего передовика, осрамившего его перед районным начальством.

— Ой, ка-ак ты изменился! — Она не то улыбнулась, не то усмехнулась.

— Изменишься поневоле… — Абсаттар потер красные от бессонницы глаза. Голос его прозвучал тихо, устало. — Стареем ведь… Да и работа такая… Нелегко.

Шрынгуль с нескрываемым любопытством разглядывала его.

— Не-ет… ты, пожалуй, похорошел… — Она цокнула изумленно. — Пополнел, гладкий стал. Вон и животик выпирает… Неплохо, видно, живешь, да?

В ее голосе Абсаттару почудилась насмешка. Он хотел ответить в таком же тоне, но не смог. Сколько лет прошло, сколько воды утекло!.. В шестьдесят четвертом они расстались. Как чужие. Навсегда. Ничего уже их не связывало. И вот встретились нежданно-негаданно в степи, хмурым зимним днем на чабанском стойбище. Впрочем, что в этом удивительного? В жизни всякое случается. И встречи, и разлуки. От них бывает грустно, или радостно — все равно. Какое это имеет значение?.. Так подумал про себя Абсаттар и сразу же овладел собой.

— Ну, я спешу… — Он кивнул в сторону директора и чабана, которые в это время направились к ним. — Тот джигит, видать, твой муж?

— Да, муж… Неужели и в дом не зайдешь? Куда в такую холодину торопиться?

Абсаттар опешил. Он удивлялся ее спокойствию, выдержке. Когда-то они жили под одной крышей, грелись у одного очага, и она была такой же своенравной, взбалмошной. Неужели ничуть не изменилась?.. А куда ему в самом деле торопиться? Отогреться бы не мешало, да и поесть-попить — тоже. С раннего утра на ногах…

Однако, когда подошли директор с чабаном, он решительно отсек эту соблазнительную мысль и, холодно попрощавшись, сел в машину. Шрынгуль при людях не осмелилась что-либо сказать. Он круто развернул машину, чтоб выехать на дорогу, и на повороте покосился в окошко. Шрынгуль стояла одинокая, грустная. Недавняя игривая улыбка исчезла. Склонив голову набок, она заправляла под шаль растрепавшиеся волосы и грустно смотрела ему вслед… Сердце Абсаттара на мгновение сжалось. Неужели за все эти годы он так и не смог забыть ее? Ай, нет, надо выкинуть из головы эту блажь. Не мальчишка ведь — остепенившийся мужчина. Ему нужно объездить все фермы и скорее вернуться в район. Однако смятение и растерянность так и не покидали его весь день. Он посетил еще две-три фермы, поспешно, на ходу, отдал какие-то незначительные распоряжения, сознавая, что сегодня он уже не работник, не советчик. В таких случаях он предпочитал оставаться с собой наедине, подумать, поразмыслить. К обеду он вернулся в район, закрылся в своем кабинете, предупредив секретаршу, что должен готовить материал для бюро, и чтобы она никого к нему не пускала. Уединиться, однако, не удалось. Едва он опустился на стул, как затрезвонил телефон. Он схватил трубку, раздраженно пробурчал:

— Я ведь только сейчас вас предупреждал!

— Извините, агай… Я… — секретарша запнулась. — Вас вызывает Гафеке…

— Куда?

— К себе, в райком…

Ничего тут не поделаешь. Гафеке, первый секретарь райкома, больше всего ценил в людях пунктуальность и аккуратность. Абсаттар оделся и поспешно вышел.

Нежданная встреча на чабанском стойбище всерьез растревожила Абсаттара.

…То было весной. Все вокруг буйно цвело, зеленело, как всегда в конце мая, когда природа расцветает вдруг в пышной, пьянящей красе, точно невеста на выданье. Держась за руки, шли они по безлюдной степи, часто останавливались, очарованные, потрясенные радужными красками степи. Только теперь Абсаттар почувствовал, как за время учебы соскучился, истомился по родному аулу, по первозданному диву отчего края. Он с наслаждением вдыхал хмельные запахи степи, подставлял молодую грудь легкому бодрящему ветерку. У ног его колыхалось, мягко шелестело упругое, сочное разнотравье, будто накатывалась волна за волной в безбрежном море. То здесь, то там островками выделялись тамариск и колючий тростник, которые сейчас, в пору цветения, придавали степи неповторимый оранжево-красноватый оттенок. На склонах редких песчаных холмов пылали, пламенели тюльпаны. По голубому небу плыли одинокие белесые тучки-барашки. Низко-низко, над самой головой, стремительно проносились ласточки, посвистывая крылышками.

Все так же держась за руки, они далеко ушли от аула и свернули к устью большого канала. К лету берега канала обычно зарастали камышом, тростником-кураком, душистой мятой, а пока здесь, на пологом берегу запруды, красовались, источая острый сладковатый аромат, две раскидистые джиды — пышные плодовые деревца, которые были в самом цвету.