Иван Бровкин-внук

– Не умею. Думал, получится, – опечалился дед. – Это у нас с ней самое праздничное блюдо было. Жили-то бедно. Дай думаю, попробую, спеку, может понравиться кому.

Дед Женя оставил драники на могилке, побрел с кладбища, опираясь на сучковатую палку, видимо найденную или отломанную.

Иван стоял на могиле отца, увидев уходящего деда, догнал его, идут рядом по дороге в направлении села. Иван подстраивается под медленную поступь старика

– У отца был, – говорит Иван. – Царствие небесное… или тМатвей так не говорят? И только сейчас подумал: ведь и не знаю даже, отчего он повесился-то. Маленький был я. Понятно, что водка сожрала, но….

– Водка не причина, это – потом. Совесть его сожрала.

– Я его и не помню почти и мать не рассказывала путём. Что с совестью-то. Была, значит, совесть?

– А как же!? – удивляется дед Женя. – У всех здоровых людей – совесть. Она ж как печень – пока не заболит, и не знаешь, есть она или нет. Сергей – как не крути, а хороший человек был. Набедокурил, конечно.

– У тебя дед Жень все люди хорошие. Отец там что-то с криминалом. Расскажи. Знаешь?

– Что рассказывать? Обычное дело. Девяностые годы. Бандит он был. В городе. Как тогда говорили: под Аладдином ходил. Знаешь кто такой? Али Османович. (Иван показал пальцем в небо) Да-да. Высокий пост. Теперь-то, конечно. А тогда крутой был, как тогда говорили. Этот, как сказать? Рэкетир. Ну и батька твой с ним. Вроде заместителя.

– А вот отец сорвался из деревни, это бабла не было да? Тогда нигде не заработать было?

– Деньги, конечно. Времена тоже были…. Но ты подумай – не все уехали, не все бандитствовали. Пережили как-то. Это мы умеем – пережить, переждать. У Сергея просто… потерялся он. Так оказалось, что себялюбие есть, а себяуважения нет. Такая, понимаешь, психология.

– Мудрено, дед Жень! Че ты завел канитель? Ты давай про отца. Он прям был авторитет? Я не знал.

– Так ведь мать твоя не хотела, чтоб ты знал. Да и сам Сергей не хотел бы. Он когда от этих дел отошел, вернулся в поселок, всё крчал: «куда я семь лет жизни?!». Пачку денег достанет и в грязь, и орет: «Оно того стоит? оно того не стоит!». Мне тоже жалился: дядя Женя, говорит, зачем я полез в это дерьмо? Моё дело – землю пахать, как отец. Твой, выходит, дед. В новой жизни, говорит, все либо волки, либо овцы. Пчёлам места нет. Все убивался, что лучшие годы на деньги сменял. Сильно маялся. На церковь деньги дал.

– На нашу? Которая сейчас закрыта?

– На эту. Тут тоже было дело. Он сначала-то пожертвовал вроде, а после ему чего-то там не понравилось, как тратится. Скандалил. Когда женился, успокоился, но, как вишь, ненадолго.

– Так что отец? Че повешался-то.

– Я так думаю, он кого убил в той жизни. И изводился. Пил, конечно, это тоже сыграло. Я так думаю, не нам судить. Сам иной раз про себя, уж скорей бы забрал Господь.

– Что за пессимизм, дед! Перестань!

Иван перестал подстраиваться под тяжелый шаг деда и резво пошел вперед, оказавшись вскоре у Элины.

****

Полуголый Иван раскинулся на раскладном диване и смотрит на большую фотографию на стене, где стоят Элина и Катерина Петровна после школьной линейки на последнем звонке.

– А ты почему со своими на могилки не поехала? – спрашивает Иван у лежащей рядом Элины.

– Да ну. Дикарство какое-то. Древность, – девушка, как обычно, листает в телефоне.

– Древность, – медленно повторяет Иван и теребит на груди серебряный крестик.

Громко тикают часы в тишине.

– Элина! – зовет Иван. – Лина! Ли-ин!

Он тянется к ней. Она отталкивает руку. Иван говорит:

– Вот пойду щас и напьюсь.

– Можешь тогда вообще больше не приходить.

– Тебе так это просто?– Иван устраивается поудобнее. – А я вот подумал, может пока и не уезжать с Целинного?

Элина смотрит на него.

– Согласен! Хрень сказал.

– Ты сначала хрень подумал! – сказала девушка, вернувшись в телефон.

– Да нет валить надо, конечно. Только надо… продумать всё. Подыскать место…. Хорошо продумать.

На фотографии между лиц матери и дочки возникла голова Мезанмира.

– Продумай, – сказал чалдон.

– Мне уже и уезжать неохота, – признался Иван.

– И?

– Надо.

– Матрица стереотипов, – сказал Мезанмир. – Слабак. Хлюпик. Хрюпик… храпишь!

Элина смеется, щипая Ивана за бок:

– Ничего так! Раньше не храпел. Тут как дал!

– Задремал. Умотала ты меня, тигрица.

– Скоро мои вернутся, вымётывайся… тигр.

****

Иван и Элина стоят у калитки. Она достает пачку тонких женских сигарет, Иван тоже берет одну, чиркает зажигалкой. Прикурили, Ивану такие сигареты кажутся слабыми, он отрывает половину фильтра.

– Пойду по сайтам работу в городе искать. Оказывается, у моего отца в знакомых был очень авторитетный человек, – Иван многозначительно смотрит на Элину. – Надо бы на него выйти, попросить пристроится. Поищу.

– Да, мне тоже тут надо кое-что.

Мимо проходят люди, одна компания, другая. Идет Захар.

– Ваньк, ты тут? Там это… красномордый плазму купил вот такенную (Захар показывает). А Кравченки бычка взяли с вот такенным… (показывает) Пойдем смотреть. Выбирай че интереснее.

– Я позже … догоню.

Захар уходит. Элина говорит с раздражением.