Иван Бровкин-внук

– Пойдем в избу, Наталья на работе. Вы как, мужики? Пельмени есть, только не настоящие, с магазина.

– Я до дому, – отказался Иван.

Ермек тоже:

– Не зайду. Я, Захар, тебя трезвого не видел. Мож, ты буйный. Кто его знает? А-апасаюс! Пойдем, Иван Батькович. Да ты не так иди! Чуть сзади и слева. От! Настоящий охранник. Кровавый пёс Бровкин! Мачо! Е-мое… пургу несу какую-то.

****

Иван и Ермек идут по улице. На крышах домов лежит посеревший снег. Лают собаки.

– Ермек у меня трава дома есть. Не желаешь?

– У-у! Что за, стереотипы? Если казах, то обязательно пыхает? Не увлекаюсь. А ты с чего?

– Не знаю. Тоскливо. Знаешь, ночью в комнату заходишь и выключатель ищешь. Шаришь, шаришь по стене. Такое ощущение. Чё? Где? Куда? Тоскливо на душе.

– А как же водка – вечный бычий кайф? – Ермек пинает с дороги ледышку.

– Слушай, а вот Сойдёт сейчас по серьезному так сказал: хоть на Луну, хоть на войну. Че это он?

– Не тебе одному тоскливо и пасмурно. Там свои тараканьи бега в башке.

– Ермек ты, мож, слышал, будет война большая?

На это Ермек громко поет:

– «На детском рисунке домик с трубой, Фидель Михаилу машет рукой. Мы никак не можем привыкнуть жить без войны». Знаешь такую? Я тоже не знаю! Забей!

– Тебе легко говорить. У тебя все определенно. А я… не знаю. Когда со службы ехал, думаю: вот, сейчас начнется, вот я горы сверну. А сейчас не знаю, куда себя деть, куда жить. Денис захаровский и то! Вот он – человек. Уже! И знает, чего хочет, что будет делать. И главное это – нужно! Достойно, что ли. Может, не сразу, но…. Понимаешь?

– Я своих бывших детей тоже, – говорит Ермек. – так и не понял, не догнал. Теперь их новый папка понимает и догоняет.

– Сороковник тебе? При Брежневе родился?

– Ваня, Ваня, что ты все при Брежневе, при том, при этом. Что ты всё это «при», Иван? Какой-то ты несамостоятельный. Я родился, между прочим, в день… я родился в момент смерти Джона Леннона. И часть его энергетики пацифизма передалась мне. Воу!!! Я – самый миролюбивый казах в мире. Вжжж!

Ермек отвесил Ивану пинка по заднице внутренней стороной стопы, крикнул:

– Всё! Расход! Мне налево. Веселей, Иван! Всё ладОм!!!

Мрачное лицо Ермека. Он идет своей дорогой, говорит сам себе:

– Тоскливо ему! Пасмурно! Нашел жилетку поплакаться! А кому не тоскливо?! Я, что ли, от хорошей жизни смеюсь, вас смешу, идиотов? Сейчас начну свои проблемы пересыпать, так охренеете. Давайте тогда все сопьемся в стремительном слаломе. Кому лучше будет?

Навстречу медленно едет черный джип. Ермек машет, чтобы тот остановился. «Антиквар» опускает стекло, Ермек сует голову в салон.

– Слушай, земляк! Тут такое дело. Можно сделать доброе дело. Не упусти!

Из-за темных очков и растительности на лице невозможно разобрать настроение Антиквара.

– Вот ты в старом шмаковском доме живешь? А весна, в курсе? На крыше снег, под стеной лед, надо по уму…. Нет! Не с того начал! – Ермек достает пятисотрублевую купюру, показывает. – Вот, «фиолет». А сейчас, если направо повернешь, там идет парень. Ваня Бровкин. Знаешь его? В конце улицы он с матерью живет. Вот ты его найми у себя поработать, снег скинуть, и заплати ему вот этот фиолет. Не понимаешь?

– Просто отдать, – предлагает Антиквар

– Не, так без толку. Надо, чтобы заработал. Пусть пацан у тебя эту пятихатку и заработает. Закис человек без работы, без денег. Надо помочь! Как бы между делом, предложи а? Взбодрить немного парня. Как?

Ермек протягивает купюру, Антиквар немного думает и отстраняет ее, но достает из козырька над лобовым стеклом свою купюру, показывает.

Ермек улыбается:

– А я всем говорил, что ты – человек! Спасибо. Я говорю, будь здоров, дружище! Спасибо.

Когда разошлись, Ермек двинулся дальш и произнес:

– Надо хоть имя узнать. Видимся по три раза на дню.

****

Дом Шмаковой. Иван сидит на крутой старой крыше, опасаясь упасть, лопатой скидывает снег. В доме Антиквар прислушивается к звукам с крыши, ходит по комнате, обставленной старой мебелью. Поправляет стоящий на тумбочке древний телевизор, накрывает его до половины экрана белой салфеткой. Качнул маятник на часах, которые недавно выкупил у матери Ивана. Достает из сумки и вешает в углу комнаты икону Богородицы. Перекрестился. Прошел на кухню, половину которой занимает русская печь. На столе, покрытым клеенчатой скатертью, стоит бутылка виски, отпивает из горла, садится за стол, листает какие-то документы.

Снега на крыше не осталось, Иван прыгает вниз, проваливается в снег, выбирается, отряхиваясь. Кричит: «Хозяин! Принимай работу! Эй! Хозяин, всё! (Никто не отзывается). Ну и ладно!»

Иван быстрым шагом идет к магазину.

В сельском магазине у прилавка жена Захара Наталья в синем фартуке. Иван набирает в пакет бутылку вина, коробку конфет, еще что-то.

– Джентельменский набор. Свататься что ли?

– Сигарет еще дай, – Иван берет сигареты, кладет на прилавок деньги.

– Тут не хватат.

– Что за цены у тебя конские?! Нету. Запиши за мной в долг.

– Ты к катеринепетровной дочке?

– Да! Да! Запишешь?

– Иди уже!

Иван выходит, Наталья смотрит в след, желая удачи.

****