Читаем Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное полностью

Гендерная проблематика и высокохудожественные эротические описания подвергаются нападкам особо рьяно. Ханжи и лицемеры обвиняют Ефремова в распущенности, закомплексованности, потакании инстинктам, аморальности. С другой стороны, апатичные от вседозволенности и лишённые самодисциплины любители «последней правды» о человеке (почему-то последней правдой всегда оказывается тема отчуждённого, лишённого духовного измерения секса) обвиняют его в лицемерии и ханжестве и, разумеется… в закомплексованности (!).

Вопрос этнический, национальный, расовый – очередной камень преткновения для тех, кто отказывается мыслить диалектически. Ефремов – безусловный интернационалист, но столь же безусловный патриот, носитель русского духа. В итоге космополиты пытаются выдать постмодернистскую глобализацию за наступление ефремовской Эры Мирового Воссоединения, они же вместе с безоглядными левыми третируют мыслителя за неоднократно выраженную трезвую оценку относительно национального вопроса и яркую самоидентификацию в качестве русского человека; либо делают вид, что этого просто нет. С другой стороны, находятся крайние националисты, считающие Ефремова своим и старательно не замечающие его идеи о непреложности интернационализма и конвергенции в открытом и равноправном мире будущего. Диалектику желаемого и действительного, цели и отправной точки мыслитель понимал очень хорошо.

Ещё один важный аспект ефремовского творчества – психология, внимание к структуре психики отдельного человека и целых обществ. Многообразные идеи в русле гуманистической психологии Роджерса и Фромма либо опять-таки не замечаются, либо воспринимаются с усмешкой как наивные на фоне массовой для образованной прослойки интеллектуальной игры в бисер, которая лишь прикрытие для духовного равнодушия и неверия в возможность хотя бы минимально справедливого социального взаимодействия.

Для фрейдистов человек зол и асоциален по природе; для бихевиористов – и стихийных, среди которых полно коммунистов (увы, так исторически сложилось), и убеждённых – человек есть плоская функция общества, социальный робот. Сам мыслитель утверждал сложность и необходимость воплощения диалектики индивидуального и коллективного. Более того, смотрел глубже и выводил будущее человечество из-под власти жестоких архетипических программ – «богов» пси-космоса. Недаром герой «Часа Быка» говорит о том, что земляне стали выше богов Индии.

Соотношение мысли и чувства, науки и искусства – ещё одна мировоззренческая дихотомия, успешно решённая Ефремовым. Сторонники безоглядного научного прогресса, крайняя степень которых представлена трансгуманистами, ставят ему в упрёк внимание к искусству, чувственной стороне жизни, недостаток сугубо технических решений. Так называемые «зелёные» возмущаются переустройством планеты в его будущем. Сам же Ефремов оптимальное сочетание знания и чувств полагал мудростью.

Ефремовская эстетика и этика, его определение прекрасного как наивысшей меры целесообразности и придание красоте фундаментального, онтологического статуса – искусствоведами и философами попросту игнорируется, а обывателями не принимается на корню, размывается во вкусовщину…

По отношению к биографии Ивана Антоновича можно наблюдать идентичную картину. Большинство почитателей Ефремова-писателя мало что знают о его научной деятельности и никак ею не интересуются, полагая второстепенной. Геологи и палеонтологи, хранящие живую память и благодарность Ефремову-учёному, убеждены, что уход из науки в «написание каких-то книжек» был фатальной ошибкой, не позволившей дальше развить палеонтологию и реализоваться самому автору. Почему-то не возникает понимания, что сопоставимые по уровню яркие достижения в науке и искусстве обусловлены в значительной мере такими имманентными качествами творческой личности, которые неизбежно потребовали реализации в разных областях человеческой деятельности.

Говоря о подобных попытках «присвоить» Ефремова, невольно вспоминаешь исторические аналогии: иосифляне и нестяжатели, в равной мере признающие авторитет Сергия Радонежского; западники и славянофилы с их почитанием Пушкина. Сам Ефремов превосходно понимал эту проблему и связывал с законами термодинамики, называя их преломления в человеческом обществе Стрелой Аримана.

Всё это – вызовы современному человеку, ещё не потерявшему стремления к познанию единства мира. Нужен расфокусированный взгляд, обнимающий и снимающий противоречия, умение чётко понимать конкретные задачи и оптимальное место «Я» на карте глубин и высот психики для решения каждой конкретной задачи. И при этом необходима непрерывная саморефлексия относительно правильности того или иного действия – это послужит первым шагом к реализации замечательной ефремовской идеи Академии Горя и Радости. Творчество Ивана Ефремова даёт превосходные ключи к кодам нашего времени, значит, уже перешло в разряд классики, а его книги (по аналогии с египетской или тибетской Книгами Мёртвых) представляют собой Книги Живых. И для Живых.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное