Иван Кондарев

Второе, самое важное: Петербургская революция. Это уже что-то. Это значит конец самодержавию и, может быть, войне. Начальство так перепугалось, что разрешило солдатам-теснякам получать «Работнически вестник».[85] Обычно он выходит с полупустыми столбцами, изгрызенными цензурой, и без передовиц. Несмотря на это, солдаты читают его, собираясь группами, читаю его и я, «конфисковав» в какой-нибудь землянке. Не доказывает ли русская революция правоту некоторых моих мыслей? Но мои размышления идут совершенно в другом направлении, чем у простых солдат. Я не потерял надежды на то просветление, которое когда-нибудь должно наступить во мне, каким бы страшным оно ни было.

Командир полка приказал уничтожить пакеты с тесняцкой газетой в штабе полка. Два-три дня солдаты не получали газет. Сегодня вечером в третьей роте начали кричать, сидя на корточках у бачков:

— Газету, газету! Пока не получим, никаких дозоров и секретов!

Усиленно укрепляем позиции. На каменных холмах долбим окопы, подземные ходы, солидные блиндажи. На высоте 1050 немцы применили огнеметы. Говорят, что итальянские солдаты пылали, как живые факелы…

Если «высшее бытие и нравственное самоусовершенствование» пустое дело, то на какое же нравственное начало можно уповать? А не слишком ли все это просто: правящая сволота послала народы на всемирную бойню в своекорыстных целях? Она поставляет нам шинели, которые охотно жуют ослы в обозной команде, потому что сшиты эти шинели из ткани, изготовленной из какой-то травы; она издевается над священными идеалами отечества, грабит и бесчинствует в тылу. Если все зло от этого — ее нужно уничтожить любыми средствами. Но неужели религия, право, декларация о правах человека и так называемые великие принципы служат этому классу, чтобы вводить в заблуждение массы? Тогда, значит, вся человеческая культура и прочее — пустой звук! Я не могу отделить все это от человека. Согласиться, что такое существует само по себе, — чистейшая глупость. Если же я начну объяснять все противоречия тем, что человек несовершенен, как я делал это раньше, я приду к тому же нигилизму, к какому приходил еще в прошлом году. Вопрос, видимо, поставлен неправильно, и у меня нет на него ответа.

Необходимо окончательно уничтожить нравственные барьеры и разрушить старые метафизические представления о добре и зле!

Англо-французы каждый день обстреливают нас из дальнобойных орудий и вовсе не берегут снаряды. Разрывы образуют воронки до десяти метров диаметром. Блиндажи не помогают. Вчера один снаряд заживо похоронил тридцать шесть парней из второй роты. Ураганный огонь продолжался целый час, за это время они задохнулись. Письма проходят цензуру, отпускникам внушают, чтобы они не рассказывали о том, что видели в тылу…

Доложил батальонному, что позиции плохо снабжаются провизией. Хлебный паек уменьшен до 700 граммов. Смены нет…

Один солдат, засыпанный взрывом, сошел с ума. Солдаты страшно оборванны, у некоторых нет рубашек, и гимнастерки они надевают прямо на голое тело.

6АX. 1918 г. В тылу нашей позиции вчера ночью была созвана конференция комитетов. Все солдаты пришли с гранатами. Писали письмо французам. Мы, офицеры, притворяемся, что не слышим ругательств и не замечаем неподчинения, но в штабе полка принимаются меры.

Интеллигентский позор! Я рассуждаю так: во-первых, противник использует разложение и разобьет нас в пух и прах. Какая революция возможна у нас, когда вся наша страна с ладонь и Антанта тут же ее раздавит и оккупирует до самого Дуная! Во-вторых, солдатская организация только солдатская, в тылу и в других местах у нее нет связей. В-третьих, среди солдат есть люди — и, к сожалению, их большинство, — которые, почуяв родной дом, способны бросить товарищей на произвол судьбы. В России было не так.

Это практическая сторона вопроса. Теоретическая сторона, относящаяся лично ко мне, — это все старые сомнения и проклятые нравственные вопросы, барьеры метафизики…

Вестовой батальонного, простоватый парнишка из-под Трояна, шпионит за мной, вероятно по приказу. Мой нейтралитет становится все более невыносимым.

8.1 X. Ночью, около четырех часов, кто-то бросил гранату в землянку батальонного командира. Все удивились, что террорист избрал именно подполковника П. Он один из самых порядочных. Почему именно его? Очевидно, солдаты уже не выбирают… Дезертирства участились, бегут больше в Болгарию. Ночью сбежали двое, один из них — ординарец полкового врача.

Германское коммюнике сообщает, что их отступление на западном фронте продолжается. Надеются на линию Гинденбурга.

2 марта 1919 г. Если бы эта тетрадь попала в руки полкового следователя, это еще больше осложнило бы мое положение.

Ночью мне опять снилось, что я в прилепской тюрьме и жду расстрела. Обычно на рассвете конвой кавалеристов уводит приговоренных. Эти сны озлобляют меня, я становлюсь совершенно больным. Теперь я понимаю, как мое сознание готовилось к смерти.