Иван Николаевич Крамской. Религиозная драма художника

Теория недурна, но настроение у Крамского действительно трагическое. Студенческие протесты 1868–1869 годов и жестокая реакция на них властей; рост как на дрожжах всевозможных антиправительственных кружков и объединений, периодически разгоняемых властями («чайковцы»), но вновь возникающих; разгул терроризма, изуверские методы следствия и каторжные приговоры, – все это не оставляло никакой надежды на мирный диалог демократической общественности с властями. Разгром Парижской коммуны в 1871 году русская революционно-демократическая молодежь также восприняла как собственное поражение. Этому способствовало и то, что в защите коммуны участвовали русские и польские эмигранты (Е. Л. Дмитриева, П. Л. Лавров, Я. Домбровский). В 1874 году под влиянием многолетней революционной пропаганды в России начинаются «хождения в народ». Властители дум русской интеллигенции: Чаадаев, Чернышевский, Добролюбов, Бакунин, Лавров – убедили ее, что социальная революция в России возможна только тогда, когда поднимется на борьбу крестьянство. Но крестьянство нужно разбудить от его обывательского сна, революцию нужно поджечь, нужно показать крестьянину его путь к социализму… И сотни молодых людей разного социального происхождения, в основном студентов, отправились в деревню для пропаганды социализма и распространения запрещенной литературы. На крестьянство это почти не оказало воздействия – простой мужик продолжал свою обычную жизнь в труде, в заботе о куске хлеба насущного; разбудить нового Стеньку Разина не удалось. Для «ходебчиков» же в народ это закончилось трагически: в ходе расследований 1873–1877 годов было арестовано около 4000 человек, привлечены к дознанию 770, к следствию – 265 человек. К началу так называемого «Процесса 193-х» 43 арестованных умерли в тюрьме, еще 12 человек покончили с собой, а 38 сошли с ума. Из оставшихся 100 суд приговорил 28 человек к каторге, 36 – к ссылке, остальных – к менее тяжелым формам наказания. Процесс оказал огромное влияние на общественную жизнь России, но, к сожалению, не в том направлении, в каком он был задуман организаторами. Народовольцы только озлобились против правительства, а сравнительно мягкие приговоры (в «прогрессивно-либеральной» Европе в то же время суд был бы куда более суровым!) подарили им ощущение собственной безнаказанности. Все это лишь спровоцировало дальнейшую эскалацию революционного террора в Российской империи.

И. Е. Репин. Арест пропагандиста

Так или иначе, происходящие события глубоко трогали Крамского, наполняя его душу горечью и разочарованием. Созерцая борьбу правительства и народников, он проводил аналогию между ней и Евангельской трагедией. Это странное, на первый взгляд, сравнение было вызвано тем, что государственная власть безусловно и справедливо позиционировала себя как хранительницу Православия, но и революционеры, многие из которых были крещены в православии, также воображали себя продолжателями дела Христа. Конечно, Христа не церковного, с протестантским «акцентом», по немецким прописям… Но тем не менее. Даже А. И. Желябов, позже вместе с другими народовольцами подготовивший убийство императора Александра II, на процессе 1881 года на вопрос о вероисповедании отвечал: «Крещен в православии, но православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю. Эта сущность учения среди моих нравственных побуждений занимает почетное место. Я верю в истинность и справедливость этого вероучения и торжественно признаю, что вера без дела мертва есть и что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за права угнетенных и слабых и, если нужно, то за них и пострадать. Такова моя вера»[99]. «Бороться за правду» – прекрасно! Но – какими методами?! В конце концов, гуманистически перетолкованного «Христа» мы видим на знаменах почти всех революций Нового времени.

И. Крамской. Голова Христа. 1863 г.