Иван Николаевич Крамской. Религиозная драма художника

В такого же «гуманистического Христа», учение которого можно полностью свести к нравственности и психологии, верит и Крамской. В любопытном письме к А. Д. Чиркину[100], написанному вскоре после первой выставки картины «Христос в пустыне», художник дает как бы очерк своей «христологии». «Фигура Христа, – пишет он в письме[101], – меня очень давно преследовала. Евангельский рассказ, какова бы ни была его историческая достоверность, есть памятник действительно пережитого человечеством психологического процесса, мало того, все, что искренние его последователи внесли от себя впоследствии, что стало потом традициями, все имеет уважение». Однако традиционное, т. е. церковное понимание Христа и христианства не удовлетворяет Крамского: «…Я скажу, что христианство, с момента своего появления до настоящего времени, никогда не было не только усвоено человечеством органически, но даже и понято правильно не было. Я не говорю об отдельных личностях, сравнительно очень и очень малочисленных, к сожалению»[102]. Что же не удовлетворяет художника в церковном образе Христа? Судя по всему, многое, например, акцент на Его Божественности и чудесах. «Говорят, Христос есть идеал, больше – Бог. Хорошо. Отчего же все, что Он сказал, что Он сделал, возможно и понятно? А чудеса? А рождение? А воскресение?»[103] Крамской считал, что все чудесное и сверхъестественное в Евангелии легендарно и неправдоподобно, и что главное – в другом. «Вопрос о чудесах разрешается сравнительно легко. По элементарной человеческой логике и особенно восточной, необыкновенный человек должен был и родиться необыкновенно; в этом нет ничего дурного, это только незнание. Пусть бы Христос делал чудеса, воскрешал мертвых, летал по воздуху, Его бы оставили в покое; никто из власть имеющих и никто из заурядных смертных, особенно в то смутное и богатое предчувствиями время, не стал бы ни нападать, ни защищать. Подобных людей было много около того времени»[104]. Самое главное, смысловой центр, сердцевину Евангелия, Крамской усматривает именно в нравственной проповеди Христа. «Совсем другой разговор, когда находится такой чудак, который будит заснувшую совесть, рекомендует поступать так, как в человеческом сердце написано Творцом (и мы это все, скажем потихоньку, чувствуем), и когда мы пытаемся уверять его, что совершенство только в Боге, а он нам на это собственным личным опытом докажет наше лицемерие и нанесет поражение; будет вечным укором, и никакое оправдание перед нашей личной совестью, мы знаем, не может быть уважено, тогда другое дело. Компромисс невозможен, и каждый принимай, что посеял. Снести это нельзя: повесить»[105].

И. Крамской. Христос в пустыне. Эскиз