Иван Саввич Никитин

В темной чаще замолк соловей, Прокатилась звезда в синеве; Месяц смотрит сквозь

сетку ветвей, Зажигает росу на траве.

...19 апреля 1861 г., в ясный солнечный день, он провожал Наталью Матвееву домой

и тогда же вспоминал длинную, покрытую пылью улицу, некстати попавшую им навст-

речу «несносную» даму, ворота, подле которых он стойл с поникшей головой. Вечером

того же дня родилось стихотворение, единственное ей посвященное, если не считать

еще одного экспромта, которому он не придавал никакого значения. Стихотворения

этого он не отдавал в печать, так как видел в нем лишь свое, личное, нечто вроде

записки на память:

На лицо твое солнечный свет упадал,

Ты со взором поникшим стояла; Крепко руку твою на прощанье я жал,

На устах моих речь замирала.

Я не мог от тебя своих глаз отвести,

Одна мысль, что нам нужно расстаться,

Поглощала меня. Повторял я: «Прости!» — И не мог от тебя оторваться.

Последняя строфа напоминает внезапный, крик среди ночи:

Догорела свеча. Бродит сумрак в углах,

Пол сияет от лунного света; Бесконечная ночь! В этих душных стенах Зарыдай, —

не услышишь ответа...

(Н. А. Матвеевой)

Ответ он услышал. 7—8 мая Иван Саввич обещал непременно приехать на хутор

Высокий, чтобы просить руки Натальи Антоновны. Щюговорился о своих радостях й

надеждах только одному «поверенному», Ивану Ивановича Зиновьеву, близко к сердцу

воспринявшему приятную новость.

А что же она? Письма ее к Никитину не сохранились. Позже, когда история эта

завершилась, она приоткрыла тайну одному из друзей Ивана Саввича: «...все прочие

предполагали хорошее знакомство — не более. Да я-то знаю, что вышло бы из его

поездки к нам в мае 1861 г.». А. С. Суворин 27 декабря 1861 г. писал де Пуле: «Она

любила Никитина, и очень любила; в последнее время и его чувство сильно

перетягивало на сторону Матвеевой... — он сознавался мне в этом».

крестьянское счастье

В одном из писем к Н. А. Матвеевой Никитин признавался, что благодаря встречам

с ней он стал похож на человека, «который после долгого заключения в душных и

темных стенах вышел, наконец, на свежий воздух и спешит наглядеться на синее небо,

на широкое поле, цветы и деревья».

Несколько иные обстоятельства заставляют вырваться на простор героя

никитинской поэмы «Тарас», но между ним и его создателем есть одно внутреннее

родство — ^ечта о счастье.

«Мне тесно тут», — говорит крестьянин Тарас, покидая сумрачный дом, где отец

«называл наукой кнут», где мать представляла забитое испуганное существо. «Я с горя

тут изныл», — бросает он в другом варианте поэмы, отправляясь в чужие дали. Герои

этот — не ленивец, не пьяница, не сребролюбец; его гонит из родной деревни тоска по

вольной жизни, стремление увидеть такую землю и таких людей, чтобы душа пела:

А радости?; иль.нет их в темной доле,-

В суровой доле мужика? Иль кем он проклят, проливая а поле

77

Кровавый пот из-за куска?..

Тарас — крестьянский богатырь-работник, за какое бы дело он ни взялся — все у

него, как у героя А. В. Кольцова, спорится:

Он едет лугом — будит луг, Поедет лесом — темный лес проснется И с ним поет;

как старый друг.

Косарь-молодец — не какой-то там «выжига», он всегда готов заступиться за сирого

и слабого:

Чуть мироед на бедняка наляжет, —

Тарас уж тут. Глаза блестят, Лицо бледнеет... «Ты не трогай! ^скажет, —

Не бей лежачих! Не велят!»

В другой редакции поэмы это место проникнуто еще большим социальным

содержанием:

Упрям и вспыльчив, он любил замашку — Ругнуть зажиточного мужика, Зато готов

был снять с себя рубашку, Когда в нужде он видел бедняка.

Необычный герой не только среди унылых никитинских трудяг, но и во всей

русской поэзии тех лет. Необычность эта еще в том, что правдолюбец явился главным

персонажем поэмы, жанра, где до того бродили скучающие «лишние люди», где

мужичку в крайнем случае отводилась полуэкзотическая фоновая роль.

Свой новаторский замысел Никитин осуществлял более пяти лет, с 1855 г., то

обращаясь к рукописи, то оставляя ее. Известны четыре редакции поэмы: автор

занимался не только стилистической шлифовкой, но и явно расставлял социальные

акценты, усиливая общественное звучание характера. Постепенно из сельского

забулдыги, эдакого рубахи-парня, гибнущего «от порчи», то есть проклятой чарки,

вырастал стихийный и наивный искатель справедливости и счастья для трудового

человека.

Вернемся к сюжету поэмы. Не находит Тарас желанной воли и душевного покоя и

на Дону, где виделся ему «рай в степях». Трудился он здесь не хуже кольцовского

«Косаря» — во второй редакции произведения эта сцена выгля% дит так:

От радости вся кровь в нем заиграла, Когда в степи он размахнул косой; Как молния

его коса мелькала, Под ней трава ложилась полосой.

Крестьянская работа по сердцу Тарасу, но что-то надломилось в нем, его активная

коллективистская натура уже не довольствуется свежими копнами, он задумывается

над вось росами посложнее: почему мужицкая доля связана единственно лишь с

хлебом насущным («Заботы всё одне!..») почему исстари пахари живут в грязи и

ложатся в гроб, так и не познав иной радости, кроме преодоления крайней нужды:

И сгнили... Точно смерть утеха!