Иванов день

— Да как же не будет вонять! Нитроэмаль, известно, что воняет. Через каждый час надо делать перерыв, подышать свежим воздухом, иначе сдохнешь. Пошли на улицу, а то уж надышались этой отравы.

Они побродили по двору, и Фесюк спросил:

— И сколько платят за такие вишенки?

— Колхозу — полтора рубля, а колхоз мне — рубль. Вернее, не мне, а моим работягам.

— Да, не за красивые глаза платят такие денежки!..

— За красивые глаза денежки платят только в кино, Василь Петрович, а так всюду надо вкалывать. Устрою тебе такой же станочек, как у меня, — нынче в селе он имеется в каждом доме, как и ткацкий станок для килимов и лижников, — и делай себе на здоровье вишенки! Мои-то ленятся, работают по нескольку часов в день, а ты можешь вкалывать и по десять. За год купишь «Жигули», да еще на книжку положишь кое-что.

— Ну уж «Жигули» мне ни к чему, — сказал Фесюк.

— А то, если хочешь, давай кооперироваться.

— Это что за штука?

Кривенюк взял его под руку и повел уже по саду. Урожай у него тоже еще не был собран. Шли, все время пригибаясь, петляя между подпорками, которые были подставлены чуть ли не под каждую ветку. Кривенюк протянул руку, сорвал две тяжелые, как гири, груши, одну отдал Фесюку, другую с жадностью надкусил и был наказан за это: облил всю грудь соком. Швырнул грушу за ограду и, вытираясь платком, сказал:

— Ты будешь себе работать, Василий Петрович, ходить тебе никуда не придется, материал и краску я тебе буду доставлять и готовую продукцию сдавать, чтобы тебе не встречаться… — тут он повертел в воздухе платком, подыскивая подходящее выражение, — не встречаться с нежелательными элементами. Как раз есть свободный станочек, продают недорого.

— И какую тебе награду за такую отеческую заботу обо мне?

— Половину выручки, Василий Петрович, божеская цена. Тебе полтинник с рубля, и мне полтинник.

— И ты считаешь, — улыбаясь, проговорил Фесюк, — это справедливым?

— Задаром предлагаю свои услуги, Василь Петрович, задаром. — На Фесюка Кривенюк посмотрел с сожалением, как на несмышленыша.

— И тебе не стыдно будет обирать старика?

— Каждый думает о своей пользе, Василь Петрович. Сыновьям надо построить дома, женить балбесов, хватает и других забот.

— И все равно грабеж, грабеж! — Фесюк сунул грушу в карман пиджака и стал выбираться меж подпорок из сада.

— Надумаешь — дай знать, Василь Петрович. Дочку-школьницу буду посылать, пусть бегает за продуктами или еще за чем придется. Водку сам покупай. — И он затерялся среди деревьев.

Не дойдя до калитки, Фесюк вернулся назад, окликнул Кривенюка.

— Чуть не забыл — хотел у тебя спросить про референта. Помнишь такого? Представляешь себе, приходил, мерзавец!

— Принимал его?

— Да ты что!..

— И правильно сделал, Василь Петрович. Гад страшный! Ничему его жизнь не научила. Знаешь, чем сейчас занимается? Всюду пишет заявления, просит материальную помощь, как «пострадавший». Ну, это черт с ним, хотя за что помощь? Пишет еще доносы на «заблудших» вроде тебя. Порочит всех, кто вернулся или возвращается к мирному труду и хотел бы навсегда забыть свое прошлое. Референт и напоминает, и советует! Будь с ним осторожен.

Фесюк кивнул и ушел окончательно.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Принявшись наконец за уборку комнат, Василий Фесюк подобрал немало учебников, книг и журналов, разбросанных где попало. Собрал он и много ученических тетрадей по арифметике за прошлые годы, а также тетрадей с записями то ли лекций по истории, то ли выступлений на собраниях.

Фесюка особенно заинтересовали тетради с записями, найденные в ящике стола. На некоторых печатными буквами было написано: «Союз креста и тризуба». Эти тетради он отложил в сторону, чтобы посмотреть вечером. Они были пронумерованы, жаль только, что не все нашлись.

Но до вечера Фесюк не стал ждать, а, наспех убрав одну комнату, швырнул веник и совок в коридор и тут же присел за стол. И от чтения первых же записей пришел в оцепенение…

Тетрадка под номером один почти вся состояла вот из таких коротких справок по селам района…