– Прошу прощения за неделикатный вопрос, – сказал старший Карелин, подмигивая Ивану. – В народе песни различаются по жанрам и ладовому строению. На сегодня не придумана ещё такая гармошка, чтобы могла удовлетворить всех певцов и что прикажете господин Кляйн с этим делать?
– А ничего не надо с этим делать. Просто ничего. Обратите внимание, уважаемый, говорит с пафосом Гюнтер.– У каждого человека своя неповторимая походка, но стоит этому человеку встать в военный строй, как он сразу меняет походку. Она у него по команде становится единой со всеми. У всех солдат роты, полка, батальона единая походка и никаких противоречий. Ради искусства можно поступиться всеми этими, как вы говорите, особенностями и я вам привёл отличный пример.
– Ваш пример сногсшибательный, – засмеялся Карелин, вытирая выступившие от смеха слёзы. – Против него мне нечего сказать. Вы, Гюнтер, большой оригинал.
– Я ещё сказать, – продолжил гость, – У вас нет своя национальная гармошка. – Вот вы так и рассуждать.
– А тульская, – парировал Геннадий Михайлович.
– Фи… – произнёс в ответ немец. – Тульские мастера много экспериментируют, подгоняй строй под национальные особенность местных жителей. Этого нельзя делать. Гармошка должна играть, так как её сделал мастер. Пусть певцы и плясуны подстраиваются под её звучание, а не гармошка под певцов.
– А как же народ будет петь и плясать, если музыка не та?– Вставил Николай.
– Вы не можете понимать душа мастера, его изобретательское чутьё, – парирует Гюнтер. – Простой народ, эта толпа. Она ещё не доросла до немецкий гений. Вот так. Идя по тульскому пути, вам молодой человек! придётся сделать десятки разных гармоник, чтобы удовлетворить желание необразованных толп с разных окраин огромной Российской империи. Но, это невозможно. Это противоречит здравому смыслу.
– Но почему ж это невозможно? Возможно, – парирует Геннадий Михайлович. – Я недавно смотрел, сделанную в Туле, гармошку для марийцев, удивительный инструмент. Он как будто родился в гуще этого волжского этноса. Его распевы и возможности тульской совпадают. Ничего лишнего.
– Не делай из меня дурак, Геннадий Михайлович. Иначе я разочаруюсь в ваших способностях, – бросил Гюнтер, и, надвинув шляпу на самые глаза, вышел. Это означало, что он очень расстроен и придёт нескоро.
Прошло два года. Иван был старательный ученик. Он уже свободно делал гармонные короба, украшал их мельхиоровой вязью или латунной чеканкой, мастерил приводные механизмы и даже изготавливал голосовые планки и настраивал голоса. С голосовыми планками шло пока не всё так гладко, как бы хотелось. Карелин старший его хвалил за усердие и подбадривал, говоря, что он за это время, сколько Иван занимается гармонным делом, мог только короба собирать.
Иван чувствовал, что Геннадий Михайлович просто его подбадривает. Он был хороший психолог и понимал, что у именитых мастеров бывают психологические сбои, а тут ученик и следил за этим в оба глаза.
В одно из воскресений Карелины собрались на острова. На этих островах посредине Волги собиралось в погожие выходные дни множество народа. Одни хотели побыть на природе, другие показать свою удаль. И каких тут только не было музыкантов. Здесь и дудели и свистели и пиликали, мастера осматривали инструменты, выделяя их особенности и определяя качество звучания. Не обходились такие празднества без гармошки. Разноголосые гармошки присутствовали в разных компаниях, игроки тоже были разные, каждый со своей манерой игры. Карелины привезли тоже пару своих гармошек и старались вовсю, растягивая меха и нажимая на кнопки.
Эти выезды нравились Ивану. Можно было полюбоваться красотами Волги с её огромными водными просторами, познакомиться с интересными людьми. Чаще всего это были или музыканты, или плясуны, или певцы. Любил он слушать задорные частушки, отмечая про себя особенности исполнения частушечниц и гармонистов. Красота исполнения во многом зависела от искусства проигрыша.
Иван пошёл по острову, прислушиваясь к звучанию гармоник и на слух, выделяя их сильные и слабые стороны. Он остановился недалеко от одной чопорной компании с креслами – качалками из ивовых прутьев и плетёными низкими столиками, на которых были разложены деликатесы. Но его заинтересовали не плетёнки, а звучание гармошки, которую растягивал, сидя в кресле, усатый унтер. Этот унтер играл просто виртуозно. «Интересное у гармоники звучание» – подумал Иван. Он так заслушался музыкой, что отрешился от всего на свете.
– Ну что… нравится? – раздался совсем рядом молодой женский голос. Иван оглянулся и увидел миловидную девушку в широкополой шляпе, подвязанной у подбородка. – Никогда не видела такого сосредоточения, какое увидела на вашем лице. Это забавно.
Дальше в разговоре она всё время повторяла это слово «забавно», что накладывало на её речь определённый неповторимый шарм.
– Правда, забавно играет офицерик? Вы в этом что-то находите?
– Да-да… конечно, кивнул Иван.
– Это мой брат. У него забавные усики, вы не находите?
– У его гармоники интересное звучание… – выдавил Иван. – Никогда такое не слышал.