«Ивановский миф» и литература

Век умершей плоти не долог —
день, два, и короста разъест…
Взял скальпель, вздохнул танатолог
и сделал продольный разрез.
Пораньше закончить желая,
он крикнул: «Другого готовь!» —
и кровь проступила — гнилая,
болотная жидкая кровь.
Шугнув ребятишек от окон,
пришел санитар и помог…
И в небе высоко-высоко
заплакал униженный Бог.

А. Гладунюк в своей страшненькой «физиологической» поэме не только констатирует банальное «дешев стал человек», но говорит и о сопротивляемости человеческого естества нынешнему беспределу.

В девяностые годы в ивановском литературном пространстве обозначилось имя Павла Бастракова. Уроженец нижегородской земли, он почти случайно оказался в Иванове после окончания Литературного института. В 1999 году вышел его поэтический сборник «Место в небе». В самом названии скрывается намек на основной мотив книги: бездомность в житейской круговерти жизни, попытка вырваться из нее и невозможность это сделать. В стихах Бастракова органично переплетается элегия и ирония. Или вернее — самоирония. Одиночество, непопадание в общий строй жизни, томление по утраченной небесной отчизне пронизывает многие стихи Бастракова. Но нет в них мелодраматического надрыва, а говорится обо всем этом с каким-то горьким юмором, со скрытой сердечной застенчивостью. Вот его стихотворение «Кошка и бомж»:

Мороз такой, что мерзнет снег в окошках.
Отогреваю пальцы в кулаке
И слышу, как беременная кошка
Кричит почти на русском языке.
И так ее мне жалко, бедолагу,
Так хочется поднять и обогреть,
Но я не знаю сам, где нынче лягу
И как проснуться или умереть.
А нам тепла, а нам бы вдоволь хлеба,
Нам молочка в какой-нибудь горшок!
И, чтоб, увидев нас, Хозяин неба
Подумал: «Это — тоже хорошо».

Где здесь бомж, где сам поэт? Сливаются воедино…

Утрата дома в его привычном, естественном понимании ведет одних авторов к мрачной иронии, других — к обостренному чувству сострадания к «униженным и оскорбленным». Но здесь возможен и такой вариант: уход в культурное прошлое, которое становится своеобразной крепостью в обороне против агрессивной пошлости, все более нарастающей в современном мире. Примером здесь может служить творчество Константина Мозгалова.

Небольшая справка о поэте. Константин Борисович Мозгалов родился в 1956 году. Окончил филологический факультет Ивановского факультета в 1979 году. Служил в армии. Работал в местной печати — в Ивановской районной газете, в газетах «Вольное слово» и др. С середины 1990-х годов — на «вольных хлебах». Известный в городе журналист для многих вдруг канул в неизвестность. Мало кто знал, что его потаенное существование означало рождение уникальной творческой личности, для которой поэзия стала сутью жизни. Мало кто догадывался о титанической работе К. Мозгалова, о том, что за шесть лет жизни им подготовлено шесть стихотворных книг, совершенно не повторяющих друг друга: «Стихи» (1995), «PRO FОRМА» (1996), «Эклектида» (1997), «Канитель» (1998), «Эпиграф» (2002), «Пятая книга» (2003). Эти прекрасно изданные книги (внимание!) выходили тиражом не более пяти-шести экземпляров. Две последние из них, как и подборка стихов К. Мозгалова в журнале «Новый мир», увидели свет после смерти автора. Константин Мозгалов умер в возрасте 45 лет в 2001 году.

Незаурядность его творческой личности мне впервые приоткрылась после знакомства с рукописью книги «РРО ФОРМА». Поразила прежде всего филологическая эрудиция автора, его поэтическая культура. В книге представлено множество стихотворных форм, начиная обычными ямбами и хореями и кончая не всегда известными даже литературоведам бакхтием, антиспасом, гендекасиллабом. И все это не было самоцелью. Сразу чувствовалось, что дело здесь не во внешней форме. Впрочем, в сонете, открывающем книгу, сверхзадача этой вызывающей филологичности обозначена четко и недвусмысленно: