Ивритская классика прошлого века

Письма брошены, и перепутан
их порядок. Как много их!
Я простерта над ними, как будто
та гадалка веков седых.

Только я, как она, назавтра

не пойду судьбу вопрошать,
потому что Бог отказался,
отказался мне помогать,

хоть и знает он сердце это,

ту печаль, что оно хранит.
Буду письма читать до рассвета,
пока буквы не стерлись на них.

Молчание

Земля молчит – и будто саван грудь окутал,
и будто сердце мне пронзил молчанья меч.
Но я покуда здесь и жду еще покуда,
и кровь стихов моих не прекращает течь.

Раз смерть молчит – умолкнем мы в ее объятьях,

настанет день – и путь прервется у черты,
но до чего же голос жизни нам приятен,
как звуки эха его ясны и чисты!

Могильным холодом в лицо молчанье дышит,

и ухмыляется чудовище в ночи.
Но я покуда здесь, покуда здесь, ты слышишь?
Срази меня словами! Только не молчи!

«Я запомню навек…»

Я запомню навек:
как испуганный конь,
колотится сердце в груди.
Будто в лунную ночь, всюду бледный огонь
и призрачный свет – впереди.

И внезапно почувствую вспышку в крови,

будто послан мне знак от огня.
Он напиться дает – и сгореть от любви,
окружает и душит меня.

При свете форточки

О, как же недолго со мною он пробыл —
тот луч, что скользнул сквозь стекло.
Уже не мечтаю отныне я, чтобы
здесь стало свежо и светло.

О солнце! О солнце! Блестящей оравой

твои рассыпались лучи,
сверкали в росе и плясали на травах,
горели в заката печи.

Я знала, что дни опустеют без света.

В тоске подойду я к окну.
Как к памяти солнца, я к форточке этой
без всякой надежды прильну.

Женщина

Вот она от головы до пят,
вот ее забитый, тихий взгляд.
Преданность, унынье и мольба:
взгляд собаки битой иль раба.

Миг кристально чистый, ясный, узнанный,

хоть и полон,
скуп он на слова.

Тишина,

и лишь порыв обузданный:
господина руку целовать.

«Назови моим именем дочь —…»

Назови моим именем дочь —
руку дай,
постарайся помочь.
Так печален в вечность уход!

И когда она подрастет,

то мою сиротливую песнь,
мой вечерний, грустный мотив —
в золотую звонкую весть,
в голос утра она превратит.

Нить порвалась – вплети ее им,

дочерям и внучкам твоим!

«Тебе я, как прежде…»

Тебе я, как прежде,
тебе – на века —
чужая, своя,
далека и близка.

Ты – рана на сердце, и невмоготу

краснеть и бледнеть, и взлетать в высоту.
Так вслушайся в глас, леденящий сердца!
К тебе, о тебе, от тебя – до конца…

Открылася дверь…

Открылася дверь и закрылася дверь.
Мираж сияет вдали,
и манит колодец.
Но, верь иль не верь,
им жажды не утолить.

Тюрьма – моя келья, и книга – нема,

и ширится ужас во мне.
И пусть я грешила – но я же сама
наказана Богом вдвойне!

«Своею рукою! —…»