Мы время по часам заметилиИ кверху поползли по склону.Вот и обрыв. Мы без свидетелейУ края вражьей обороны.Вот тáм она, и там, и тýт она —Везде, везде до самой кручи.Как паутиною, опутанаВся проволокою колючей.Он наших мыслей не подслушивалИ не заглядывал нам в душу.Он из конюшни вниз обрушивалСвой бешеный огонь по Зуше.Прожекторы, как ножки циркуля,Лучом вонзались в коновязи.Прямые попаданья фыркалиФонтанами земли и грязи.Но чем обстрел дымил багровее,Тем равнодушнее к осколкам,В спокойствии и хладнокровииРаботали мы тихомолком.Со мною были люди смелые.Я знал, что в проволочной чащеПроходы нужные проделаюДля битвы, завтра предстоящей.Вдруг одного сапера ранило.Он отползал от вражьих линий,Привстал, и дух от боли заняло,И он упал в густой полыни.Он приходил в себя урывками,Осматривался на пригоркеИ щупал место под нашивкамиНа почерневшей гимнастерке.И думал: глупость, оцарапали,И он отвалит от КазаниК жене и детям вверх, к Сарапулю, —И вновь и вновь терял сознанье.Все в жизни может быть издержано,Изведаны все положенья,Следы любви самоотверженнойНе подлежат уничтоженью.Хоть землю грыз от боли раненый,Но стонами не выдал братьев,Врожденной стойкости крестьянинаИ в обмороке не утратив.Его живым успели вынести.Час продышал он через силу.Хотя за речкой почва глинистей,Там вырыли ему могилу.Когда, убитые потерею,К нему сошлись мы на прощанье,Заговорила артиллерияВ две тысячи своих гортаней.В часах задвигались колесики.Проснулись рычаги и шкивы.К проделанной покойным прóсекеШагнула армия прорыва.Сраженье хлынуло в пробоинуИ выкатилось на равнину,Как входит море в край застроенный,С разбега проломив плотину.Пехота шла вперед маршрутами,Как их располагал умерший.Поздней немногими минутамиПротивник дрогнул у Завершья.Он оставлял снарядов штáбели,Котлы дымящегося супа,Все, что обозные награбили,Палатки, ящики и трупы.Потом дорогою завещаннойПрошло с победами все войско.Края расширившейся трещиныУ Криворожья и Пропойска.Мы оттого теперь у Гомеля,Что на поляне в полнолуньеСвоей души не экономилиВ пластунском деле накануне.Жить и сгорать у всех в обычае,Но жизнь тогда лишь обессмертишь,Когда ей к свету и величиюСвоею жертвой путь прочертишь.