Из индийской корзины

Глава древнеиндийского пантеона богов, громовержец Индра, отличался неугомонным нравом и все норовил обесчестить чужих жен, которые отчаянно сопротивлялись. Однажды он воспылал страстью к красавице Ахалье, жене того самого мудреца с Брахмагири, и заявился к ней в обличье Гаутамы. Ахалья поверила и, как примерная жена, подчинилась требованию супруга, но тут пришел настоящий Гаутама и проклял их обоих: Ахалью он превратил в каменный столб, а Индру — в евнуха с телом, усыпанным тысячью женских лон (в иконографии их изображают в виде глаз). Женщину потом спас бог Рама, случайно наткнувшийся во время своих странствий на этот столб, — от божественного прикосновения к Ахалье вернулся ее прежний облик. А Индра долго вымаливал прошение у богов и смог избавиться от непристойного вида, только совершив омовение. В Индии насчитываются сотни Индра-тиртх (на Годавари, на Индраяни — названной так в честь Индры, и даже месте слияния Мутхи и Мулы, протекающих неподалеку от дома Дзоши), брахманы которых утверждают, что это произошло именно здесь, что величие и мошь именно этой тиртхи проверены не только людьми, но и небожителями. Русские, вспомнил Дзоши, тоже верят в очистительные способности рек — вон как у них одна известная всем певица надрывалась, как будто ее отговаривали: А я в воду войду, а я в воду войду! Значит, есть, что смывать.

С одной стороны, река — богиня, стремящаяся к соитию со своим мужем-океаном (надо же, в англосаксонской мифологии именно океан — женщина, а вливающиеся реки — оплодотворяющая мужская сила!), не зря же говорят «кто реку ищет, океан найдет». С другой — она же символизирует жизненный поток, и каждый индус грезит о том, как бы с этого, профанного берега перебраться на тот, сакральный, принадлежащий миру богов. Тиртхи-броды как раз и предназначены для того, чтобы помочь обрести освобождение от нескончаемого круговорота перерождений. Поэтому к тиртхам вереницей бредут паломники, чтобы смыть грехи, а еще лучше — умереть на священном берегу: тогда уж точно мокша гарантирована и индивидуальная душа устремится на долгожданную встречу с космическим Абсолютом. Русские, между прочим, о том же поют: Когда придешь домой в конце пути, / Свои ладони в воду опусти. Вот она — духовная общность! Начитанный Дзоши, конечно, понимал, что связь реки с тем миром — универсальная изоглосса, какую культуру ни возьми, тот берег — всегда особенный, но в России эти представления не похоронены в академических изданиях, они живы, о них напоминают на каждом шагу, какой клип по телевизору ни крутят, все одна и та же мысль (молодцы русские, духовные люди!): Через реку, реку быструю, /Я тебе мосточек выстрою. Эта-то героиня уже определилась, а в другой песне рассказывается о тех, кто еще терзается мирскими сомнениями: То берег левый нужен им, то берег правый… Дзоши вспомнил, как был на даче у Ирины, на берегу реки, и ее дочь, Дуся, то и дело садилась в лодку и устремлялась к тому берегу. Ирина объяснила, что там у нее приятели, шуры-муры, то-сё. Теперь-то Дзоши понял всю поверхностность этого объяснения; как же она не углядела архетипики поведения! Правда, с Марусенькой странно получается — она вроде уже «на том бережочке», но продолжает мыть «белые ножки», а ведь того берега достигает тот, кто уже очистился!

Река в Индии — это и жизнь, и смерть. Все реки обустроены гхатами — ступенчатыми спусками к воде, и на них день и ночь пылают костры, сложенные из благоухающего сандала, на которых жгут трупы. Если не удалось завершить жизнь возле реки, то родственники просто обязаны доставить пепел умершего, например, в овеянные сакральной славой Бенарес или Гайю и там, с соответствующими ритуалами, опустить в воду, а домой принести зачерпнутой святой воды. Когда в Индии, еще при англичанах, вовсю заработала почта, то ушлые брахманы, обслуживавшие тиртхи, стали принимать бандерольки с урнами и наладили весь церемониал в отсутствие родственников усопшего — лишь бы денежный перевод вовремя пришел.