Из индийской корзины

В Индии же тюрбан был незаменим и как тайник — в нем прятали деньги и драгоценности, переносили любовные послания и секретные донесения. До сих пор в засушливых районах Индии, например в Раджастхане, где летняя жара достигает +50 °C, под намотанный тюрбан, называемый сапхой, подкладывают разрезанную луковицу, оттягивающую неимоверный жар от головы. Дзоши не без усмешки вспомнил один из анекдотов про Бирбала, хитроумного министра при императоре Акбаре, занимавшем индийский трон в XVI в. Как-то с базара стал пропадать хлопок, но воров найти не могли. И тогда Бирбал призвал к себе торговцев-посредников и сказал: «Про кражу и толковать нечего, нам уже все известно. Воры даже в тюрбанах хлопок прячут! Ну не дурни ли?» При этих словах трое из присутствовавших огладили рукой тюрбан — не пристал ли кусочек хлопка, тем самым выдав себя.

Дзоши не ожидал, что случайно стимулированное коллекционирование выльется в тревожную страсть, перехватывающий дыхание азарт и вдумчивое познание не только своего, родного, но и чужого. Начав с чисто индусских обмотов, Дзоши стал приглядываться и к национальным уборам других вер и народов, а приняв решение, не поленился разослать письма с просьбами в разные уголки земного шара. Любивший во всем завершенные контуры, он вплотную занялся соединением материального и духовного, формы и слова: рядом с каждым экспонатом укреплялись таблички с научным комментарием и фольклорными иллюстрациями. Поджидая Канеткара, который еще не видел новых стеллажей, он склонился над плотным листом бумаги, раздумывая, как бы удачнее транскрибировать алфавитом деванагари две русские пословицы; они как раз были связаны с поразившими его впечатлительную натуру русскими женскими головными уборами и зафиксировались в памяти благодаря чеканной ритмике, отсутствующей в индийских паремиях, и непривычной для его слуха аллитерации. Дзоши был убежден, что его коллекция и эстетически, и концептуально выиграет от кросскультурных параллелей, и старательно вывел: «Вот тебе кокуй, с ним и ликуй» — так говорили на Руси вышедшей замуж молодке, а потом, с передышкой: «Не рада баба повою, рада б покою». Конечно, ни кики (кикибала, кикиболка) с сорокой, ни повоя (повойничек), ни даже простенького кокошника ему пока раздобыть не удалось, но вот красуются же, изумляя любопытствующих, монгольский малахай и еврейская кипа, киргизский борйк и турецкая феска, туркменская тюбетейка и вьетнамский нон, плетенный из высушенных полосок сыти. Вот сванская шапочка и даже кепка-аэродром, чем-то напомнившая прадедушкин пагри, — ее Дзоши отхватил на одном из московских рынков, когда Ирина объяснила, что это вроде как национальный убор, причем не купил — она была на голове у продавца, а поменялся, достав из портфеля ткань, соорудив на голове торговца тюрбан по-марварски и объяснив, что марвари — самые удачливые торговцы Индии. Раздобыть бы фригийский колпак, размечтался Дзоши, но тут жена постучала в дверь и пропустила в комнату соседа.

Женское естество воды

Смутная тревога прочно поселилась в сердце Дзоши, преподавателя индийского колледжа. Видимых причин для этого не было — замужество старшей дочери, судя по ее письмам, оказалось удачным, и она ждала второго ребенка; написанный им для нового путеводителя по Индии раздел о дорогах издателю приглянулся; коллекция тюрбанов, которую он трепетно собирал последние годы, получила высокую оценку на биеннале в Дели. Но какая-то тоска застыла в груди, сосало под ложечкой, прорываясь наружу раздражением. Вчера зашел Канеткар, сосед, потолковать о том о сем, а Дзоши почувствовал, что обычный диапазон — коррупция в правительстве, новый налоговый кодекс, климатическая нестабильность — его не вдохновляют, и дал понять, что занят, даже — вопреки этикетным нормам — стакана воды не предложил. Жена чувствовала гнетущий настрой мужа, по-женски старалась поднять ему жизненный тонус пшеничными лепешками с начинкой из сахара-сырца и даже повела на ретроспективу фильмов с Раджем Капуром — не то чтобы фильмы были очень хороши, но, связанные с их молодостью, они будили добрые воспоминания. Дзоши на все смотрел хмуро, а дневное раздражение усиливалось ночной бессонницей. Тогда Маниша поделилась с соседкой, женой Канеткара. Та сказала: «С моим такое уже было. Чего только не придумывала, все без толку. А как сходил в паломничество — вернулся такой довольный, такой умиротворенный! Это у них с возрастом бывает — душа очищения просит».